Заключение

В настоящей работе было осуществлено исследование системы словоизменительных категорий имени и глагола в современном кумыкском языке сравнительно с другими тюркскими языками. В соответствии с пониманием именной словоизменительной категории как "грамматической категории, посредством которой в актах коммуникации передается информация о свойствах и связях предметов, признаков, обстоятельств, количеств" (Гузев 1990, 132), были выделены следующие грамматические категории имени: категория множественности, категория принадлежности, категория склонения, вторичной репрезентации, сказуемости, количественной соотнесенности, степени качества.

Именная категория множественности трактуется как категория, имеющая диаграмматическую мотивацию: формы с показателем множественности -лар противопоставляются формам без этого показателя. Основной содержательной функцией категории множественности является квантитативная актуализация виртуального понятия. Специфической особенностью языкового значения категории множественности является то, что она мотивирована соответствующими количественными отношениями самой реальной действительности. Однако общая картина функционирования двух форм числа гораздо сложнее. Содержание данной категории осложнено рядом дополнительных оппозиций. Это проявляется в том, что реальная множественность может обозначаться собирательно формой единственного числа, а форма множественного числа может обозначать не только множество предметов, но и единичный предмет, а также обладает способностью выражать множественность с дополнительными оттенками раздельности, расчлененности (Кононов 1956, 67-73; Иванов 1975, 5-16).

Факты кумыкского языка показывают, что значения как немаркированной формы, так и формы множественности -лар также дают раздвоение по линии соотношения определенности-неопределенности. Однако категория определенности-неопределенности не представляет собой самостоятельную словоизменительную категорию имени в кумыкском языке. Она сопряжена с категорией числа столь же тесным образом, как, например, категория времени и наклонения или категория лица и принадлежности.

Немаркированная форма имени выражает значение единичности как самостоятельно (без уточнителей), так и с уточнителями. Выше уже говорилось, что семантика единичности, выражаемая немаркированным именем без уточнителей, опирается лишь на контекст. Только контекст может обеспечить выделимость значения единичности. Он дает возможность обнаружить, констатировать это значение.

Неактуализованная единичность противополагается единичности актуализованной, которая может выражаться только с помощью уточнителей и которая может иметь два аспекта: единичность определенная и единичность неопределенная.

Таким образом, мы имеем выражение двух типов единичности: актуализованной и неактуализованной. Четко актуализованная единичность всегда связана с выражением определенности/неопределенности. Соответственно, единичность неактуализованная нейтральна в отношении определенности/неопределенности. Уточнитель "указательное местоимение" выражает только актуализованную (определенную) единичность. Уточнитель бир "один" может выражать как актуализованную единичность, так и единичность неактуализованную.

В кумыкском языке также представлены субстантивы, лексико-семантические варианты которых по отношению к формам числа являются или гомогенными или гетерогенными. У гомогенных слов все лексико-семантические варианты либо коррелируют по числу, либо одинаково не коррелируют.

Каждая форма категории принадлежности имеет сложную семантику, включая образы как минимум двух предметов – обладателя (посессора) и обладаемого (объекта обладания). Объект обладания и субъект обладания связаны таким отношением, которое языковым сознанием истолковывается как отношение принадлежности. Функционально-семантический анализ данной категории позволяет сделать вывод о том, что словоизменительная категория принадлежности взаимодействует с другими языковыми средствами, существующими в тюркских языках для выражения принадлежности, дополняет их и позволяет дифференцировать принадлежность по более частным признакам: включенный/невключенный в сферу коммуникантов, включенный/невключенный в сферу посессивности, отчуждаемый/неотчуждаемый, которые представляют частные оппозиции более общей универсальной понятийной категории принадлежности. Это дает основание считать категорию принадлежности семантической доминантой кумыкского имени, пронизывающей коммуникативный, семантико-синтаксический, а также референтный аспекты предложения.

Исследуемый фактический материал подтверждает мысль о том, что аффикс принадлежности лишь в ограниченном числе случаев выражает значение реальной принадлежности, т.е. отношение обладателя к обладаемому. Иногда эти аффиксы могут иметь и значение, совершенно противоположное реальному значению принадлежности. Наконец, категория принадлежности как грамматическое средство выражения отнесенности предметов к тому или иному лицу является важнейшим средством актуализации имени существительного (в частности, по линии квантитативности и определенности-неопределенности). У субстантивов, оформленных аффиксами принадлежности, основные формы теряют индифферентность и становятся актуализированными к количественной характеристике обозначаемых именем денотатов.

В современном кумыкском языке, как и в других тюркских языках, представлены морфологический, морфолого-синтаксический и синтаксический способы выражения посессивности. Посессивная форма имени существительного состоит из двух компонентов: предмета обладания (лица), выраженного основой имени существительного (обладаемое), и показателя обладателя (субъекта обладания), выраженного аффиксом принадлежности. Оба компонента – и обладаемое и обладатель – могут иметь по две числовые формы.

Морфологический способ (аффиксация) является основным для выражения посессивных отношений. Он конституируется шестичленным рядом финитных форм, которые распределяются в зависимости от абсолютного конца слова и огласовки слова в целом.

Хотя традиционно категория принадлежности относится к числу категорий существительного, в ее формах выступают не только существительные или подвергшиеся субстантивации слова иных частей речи, но и числительные, местоимения, именные формы глагола.

Исследование категории падежа (склонения) в кумыкском языке позволяет выделить два ряда оппозиций: малый ряд форм, включающий так называемые грамматические падежи – основной, винительный и родительный, и большой ряд форм, включающий пространственные падежи – дательный, исходный и местный. Падежи первой группы соотнесены друг с другом посредством противопоставления конкретно-предметных и отвлеченно-предметных значений, падежи второй группы соотнесены друг с другом своими пространственно-временными значениями.

Основной падеж противостоит винительному и родительному как форма отвлеченно-предметного дополнения и отвлеченно-предметного определения формам конкретно-предметного дополнения (винительный падеж) и конкретно-предметного определения (родительный падеж). В позиции подлежащего основной падеж в кумыкском языке может иметь как конкретно-предметное, так и отвлеченно-предметное значение и в этой функции противостоит всем другим падежам.

Родительный падеж противостоит основному падежу как форма конкретно-предметного определения форме отвлеченно-предметного определения и соотносится с винительным падежом как форма конкретно-предметного определения с формой конкретно-предметного прямого дополнения. В позиции отстоящего определения и предиката родительный падеж противостоит всем остальным падежам. Это положение, сформулированное на материалах древнетюркских (Иванов 1969, 70-73, 193; Кондратьев 1981, 57), а также современного турецкого языка (Иванов 1975, 28-30, 84-85), в значительной мере справедливо и в отношении современного кумыкского языка.

Дательный падеж в кумыкском языке, как и в других тюркских языках, обладает широким спектром значений. Своим объектным значением направленности действия он противостоит двум другим пространственным падежам на семантической основе их простейших обстоятельственных значений, лежащих вне зоны жесткого управления: откуда? (исходный падеж) и где? (местный падеж).

За пределами этого соотношения дательному падежу свойственно богатейшее разнообразие значений, не противопоставленных столь же наглядно другим падежам и характеризующихся большой сложностью взаимных отношений, и эта сложность не только не объясняется, но и не всегда отмечается в грамматических исследованиях по кумыкскому языку (см. Долинина, 3-12). Безусловно, существенная часть этих значений связана с идеей направленности действия, и дательный падеж выражает в них объект-адресат действия: объект заинтересованной направленности действия, объект предназначения, объект-цель, объект-причина, объект, вызывающий предметное возмещение.

Вместе с тем дательный падеж обладает рядом значений, не имеющих собственно-адресатного характера: он может обозначать объект подобия, объект ответного действия, объект со значением причины, объект, вызывающий в качестве эквивалента какое-либо предметное возмещение, где адресатный характер не выражен столь явно ввиду определенных семантических условий. Дательный падеж является антиподом исходного падежа в пространственном значении, но если дательный и исходный падежи не имеют конкретных пространственных значений, различия этих падежей могут нейтрализоваться. Одни и те же глаголы могут управлять как дательным, так и исходным падежом.

Исходный падеж своими обстоятельственными значениями (места и времени) противостоит дательному и местному падежам. С обстоятельственными значениями исходного падежа связаны различные объектные значения с отложительной семантикой: источник выделения, источник узнавания (знания), объект-материал, из которого изготовлен другой предмет, объект приложения действия, источник происхождения, источник-причина, партитивность и др. Своими обстоятельственными значениями исходный падеж противопоставлен дательному и местному падежам, передавая значения исходного пункта в пространстве и времени, а своими объектными значениями противопоставляется всем остальным падежам как форма управляемого объекта. Однако в кумыкском языке, как и в некоторых других тюркских языках, характерным признаком исходного падежа является расщепление сложной гаммы значений на противоположные группы значений отложительных и приложительных (Иванов 1975, 81-82). При этом в некоторых случаях приложительные значения, присутствующие в виде оттенка в ряде типов дополнения, выражаемого данным падежом, оказываются преобладающими. Особенности употребления исходного падежа в кумыкском языке показывают, что в его семантической сущности отчетливо выявляются два ряда противопоставлений: прямое противопоставление обстоятельственных значений значениям ближайших коррелятов – дательного и местного падежей – и широкая область объектных значений, не соотносящихся столь же очевидным образом со значениями дательного и местного падежей. Необходимо заметить, что уровень развития абстрактной стороны значений исходного падежа в кумыкском языке очень высок. Об этом говорит широкий диапазон значений, не связанных непосредственно с пространственной и временной семантикой.

Местный падеж своими значениями обстоятельственного характера (места и времени) противостоит дательному и исходному падежам. Он может передавать также значения, имеющие абстрактный характер: значение среды и объектное значение, сохраняющее связь с семантикой местонахождения. В то же время в кумыкском языке местный падеж представляет собой форму управляемого дополнения, как и в некоторых современных тюркских языках. В современном кумыкском языке местный падеж при его обстоятельственном использовании указывает на пространственно-временные координаты какого-либо действия, а при использовании его в функции дополнения обстоятельственные значения местного падежа преобразуются в объектные и в зависимости от семантической природы самого существительного в местном падеже, а также от контекстуально-ситуативных условий он выражает большей частью действие (отглагольное имя) или какой-либо процесс (имя существительное). Эти последние значения местного падежа выходят за рамки непосредственного соотнесения со значениями дательного и исходного падежей и входят в ряд значений управляемых дополнений.

Таким образом, у пространственных падежей, соотнесенных между собой пространственно-обстоятельственными значениями, – дательного, исходного и местного – есть группы объектных значений, выходящие за пределы их прямого противопоставления.

Именная категория сказуемости – совокупность именных финитных форм. Она включает в себя три более частные категории: а) совокупность форм изъявительной модальности, б) совокупность форм субъективной модальности и в) совокупность форм ирреальной модальности. Изъявительная модальность в свою очередь распадается на две микрокатегории – настоящего и прошедшего времени. В составе категории сказуемости финитные формы различаются не только категориальными модальными и временными значениями, но и некатегориальными формоизменительными значениями лица. Последние репрезентируют субъекты суждений.

В ирреальную модальность мы включаем условную, сослагательную, уступительную и долженствовательную модальности, которыми характеризуются именные финитные формы в кумыкском языке. Она репрезентирует то состояние субъекта в его ирреальной действительности, которое имеется в виду говорящим лицом.

Формы субъективной модальности образуются с помощью модификатора экен, аффикса -дыр и не могут представлять выражаемое ими суждение в плоскости прошедшего или будущего.

Категорией сказуемости охватываются не только имена существительные, но и ряд других частей речи, в том числе и некоторые служебные части речи.

Категория сказуемости в кумыкском языке, как и в некоторых тюркских языках, обнаруживает полный изоморфизм с категорией времени, наклонения, лица и числа глагола, поскольку позиция сказуемого закреплена за глаголом как за частью речи, поэтому она представлена не только морфологическим и синтаксическим индикативом, но и аналитическими сослагательным, желательным, уступительным и долженствовательным наклонениями.

Категория вторичной репрезентации конституируется при помощи показателя -гъы/-ги. С его помощью семантика слова репрезентируется дифференцированно, в качестве предмета, признака или обстоятельства (Гузев 1987, 104-105). При наличии коммуникативной потребности с помощью этой формы осуществляется преобразование одной семантики в другую. В кумыкском языке с помощью показателя -гъы/ги местонахождение предмета в пространстве, время, когда происходит событие, или принадлежность одного предмета другому могут быть представлены в качестве признака или предмета.

Словоизменение числительных представлено специфической категорией количественной соотнесенности. Она конституируется порядковой разделительной и собирательной формами. Данные формы оставляют неизменным частеречное значение числительных, дополняя его служебной информацией о соответствующей разновидности количественной соотнесенности объектов. Категория количественной соотнесенности обнаруживает изоморфизм с категорией времени, наклонения, лица глагола. Так как позиция сказуемого закреплена за глаголом как за частью речи, поэтому она представлена не только морфологическим и синтаксическим индикативом, но и аналитическими сослагательным, желательным, уступительным и долженствовательным наклонениями.

Таким образом, изучая данную категорию, мы исходим из того факта, что она включает в себя следующие более частные категории: а) совокупность форм изъявительной модальности, которая в свою очередь распадается на две микрокатегории – настоящего и прошедшего времени; б) совокупность форм субъективной модальности; в) совокупность форм ирреальной модальности.

В грамматическом значении категории степени качества закреплена идея о различии объектов по степени качества, а также по временной соотнесенности с какой-либо точкой отсчета.

Категорию степени качества конституируют прилагательные и наречия. Формы, выражающие недостаточность, неполноту, ослабленную степень признака, образуются аффиксальным способом. В число форм категории степени качества мы включаем и формы интенсива, образующиеся путем полной или неполной редупликации.

Функциональным назначением всех названных форм категории степени качества является репрезентация минимальной степени признака, качества по сравнению с предполагаемой нормой.

В системе глагольных словоизменительных категорий были подвергнуты исследованию такие категории, как категория залога, категория статуса, категория аспектуальности, наклонения и времени, номинализации действия.

Категория залога конституируется четырьмя формами – взаимно-совместным, понудительным, страдательным и возвратным, – выражающими однородные служебные значения. Каждая из них репрезентирует одну из конкретных разновидностей отношений действий с предметами.

Глагольная основа, не имеющая материального залогового показателя, не несет информации о вступлении действия в какую-либо предметную связь и вследствие этого едва ли может рассматриваться как нулевая форма, которая бы входила в состав категории залога (Гузев, 1990, 50-52).

Страдательный и возвратный залоги являются частичными омонимами, поскольку имеют в значительной мере совпадающие механизмы образования словоформ. Поэтому нередко залоговое значение определяется по контексту или по семантической сущности глагольной основы. Функциональным признаком страдательного залога является фокусировка объекта на инертный предмет, который охвачен действием, произвольно совершаемым агенсом. Процессы, представленные в страдательном залоге, связаны с реализацией, как правило, предельных процессных ситуаций. Именно этим и следует объяснить невозможность образования форм страдательного залога от непредельных глаголов. Функциональное назначение понудительного залога связано с преобразованием непереходной основы в переходную. Таким образом, некоторые возвратные глаголы и понудительные формы от непереходных основ предстают как близкие и сходные образования с противоположной направленностью: в одном случае переходные глаголы преобразуются в непереходные, в другом случае, наоборот, непереходные глаголы преобразуются в переходные.

Взаимно-совместный и возвратный залоги имеют общий функционально-семантический признак: в обоих случаях денотат подлежащего выступает и в роли субъекта, и в роли объекта действия. Поэтому с определенной точки зрения реципроки можно считать подвидами рефлексивов. Семантическое различие заключается в дополнительном признаке у реципрока: субъект является объектом действия второго субъекта, который в свою очередь является объектом идентичного действия первого субъекта.

Исследование глагольных форм с несколькими залоговыми аффиксами свидетельствует о том, что страдательный и понудительный залоги являются максимально грамматикализованными залоговыми формами, то есть только они могут занимать "сильную позицию в исходе производной глагольной формы с многоступенчатой аффиксацией" (Иванов 1977, 31). Кроме того, третий аффикс присоединяется только к понудительным глаголам, образованным от производных глагольных основ.

Структура категории статуса конституируется из четырех микрокатегорий: утверждения, отрицания, возможности и невозможности. Утвердительный характер высказывания воспринимается как само собой разумеющееся и не нуждается в выражении особыми грамматическими средствами. Отрицательный характер сообщения передается общетюркскими аффиксами -ма и -ме. Кроме дискретных форм выражения возможности в кумыкском языке представлены и недискретные формы представления субъективной возможности совершения действия.

Категория наклонения. Традиционная грамматика выделяет в кумыкском языке четыре наклонения: изъявительное, условное, повелительное и желательное, обозначающие отношение глагольного действия к действительности с позиции говорящего. Как правильно подчеркнул Дж. Бернал, "трудность открытия заключается не столько в проведении необходимых наблюдений, сколько в ломке традиционных идей при их толковании" (Бернал, 34). На наш взгляд, есть все основания для выделения в современном кумыкском языке еще сослагательного, долженствовательного и уступительного наклонений в системе финитных форм глагола. Все наклонения имеют словоизменительный механизм.

Изъявительное наклонение не имеет своего формального показателя. Формальным признаком изъявительного наклонения является развитая система временных форм, которая организует категорию времени, представляющую собой, в свою очередь, совокупность частных временных значений. В кумыкском языке сформировались две точки ориентации значений глагольных временных форм, в которых категория времени в целом представляет собой сложную систему двойной ориентации: формы, ориентированные на грамматический настоящий момент, и формы, ориентированные на грамматический прошлый момент (фон прошлого). Функционально-семантический подход позволил выявить причудливую структурно-семантическую организацию аспектно-временных форм кумыкского глагола и идиоэтническое своеобразие категории времени кумыкского глагола. В свете указанного разграничения значений временных форм глагола диктуется необходимость отказаться от традиционного деления "времен" на простые и сложные. Между отдельными временными формами глагола обнаруживается целая сеть одновременно действующих системообразующих семантических связей и отношений.

Ирреальные наклонения сочетаются преимущественно с представлением о предстоящем временном плане, и потому их отношение к категории времени иное, нежели у изъявительного наклонения.

Если изъявительное наклонение в современном кумыкском языке является наиболее продуктивным и имеющим разветвленную систему аспектно-временных форм, то ирреальные наклонения представлены более бедной системой временных форм, с варьирующим количеством модальных оттенков. Ирреальные наклонения представлены формами повелительного, желательного, условного, сослагательного, уступительного и долженствовательного наклонений. Повелительное и желательное наклонения имеют только один временной аспект – план проспективной ориентации (настоящее-будущее время), тогда как другие ирреальные наклонения имеют формы и настоящего-будущего и прошедшего времени.

Из общей семантической зоны категории аспектуальности кумыкского глагола мы выделяем две разновидности аспектуальных значений: грамматическую категорию количественного аспекта и акционсарты (способы глагольного действия). Материал исследуемого языка позволяет обнаружить формальные и функциональные признаки разграничения аспектных и акционсартовых значений. Акционсартовые формы выполняют относительно слабую функциональную нагрузку, поэтому не может быть и речи о том, чтобы какая-либо из них охватывала бы все множество глаголов и являлась тотальной. Функциональная же нагрузка аспектных форм в кумыком языке не ограничена. Аспектные значения представляют собой значения более высокого уровня абстракции (Серебренников 1960, 23), обслуживающие сферу форм вербального мышления субъекта. В этом отношении они более субъективны, чем акционсартовые значения, носящие более конкретный характер и соотнесенные с объективно существующими свойствами и фазами действий. Не все признаки протекания реальных действий во времени оказываются во всех случаях существенными для коммуникации. Таков признак длительности в системе языка. Действие, объективно (во внеязыковом мире) всегда характеризующееся определенной длительностью (протяженностью во времени), в языковых значениях категории грамматического аспекта может быть представлено как с той или иной длительностью (формы длительного аспекта), так и безотносительно к ней (формы точечно-однократного аспекта). Формальным показателем количественного аспекта в кумыкском языке является модификатор тур-.

В результате многочисленных исследований выяснилось, что тюркским языкам чужда категория аспекта в том виде, как она представлена в славянских языках, в частности, в русском. Экстраполяция терминов русской аспектологии в кумыкскую глагольную систему повлекла за собой их ошибочную интерпретацию, имеющее место в некоторых изданиях кумыкских грамматик, а также в некоторых специальных исследованиях по аспектологии тюркского глагола. Из всех аспектуальных значений наиболее последовательное выражение находит количественно-аспектуальное значение кратности, реализующее как совокупность двух сопряженных значений: однократности и неоднократности и длительности/недлительности.

Категория лица. Все финитные формы глагола являются личными и характеризуют участников сообщаемого факта по отношению к участникам факта сообщения. В категории лица формообразование и формоизменение представлены отдельными служебными морфемами, за исключением повелительного наклонения. С точки зрения словоизменения данная категория в кумыкском языке, как и в других тюркских языках, характеризуется: а) противопоставлением показателей трех лиц в рамках двух чисел – единственного и множественного; б) наличием двух типов личных аффиксов в двух первых лицах – полных и усеченных; в) особым оформлением третьего лица (отдельное выражение категории числа и генетически неличный характер показателей лица).

Семантика лица обусловливает первостепенную значимость прагматических аспектов, то есть тех аспектов семантических функций, которые непосредственно касаются отношения содержания языковых единиц и высказывания в целом к участникам речевого акта и его условиям. При реальной соотнесенности субъекта высказывания с говорящим выявляется широкий спектр прагматических оттенков категории лица в кумыкском языке. Морфологические категории лица в своем функционировании в различных контекстуально-ситуативных условиях могут получить различные значения, которые могут совпадать, но могут и не совпадать с формально-грамматическим значением лица.

В парадигме императива центральными и наиболее употребительными являются формы второго лица, тогда как в лично-числовой парадигме индикатива формам второго лица эти особенности не свойственны. Разное распределение центральных и периферийных форм в индикативе и императиве объясняется их функционально-семантическими особенностями.

Основное назначение индикатива – передавать информацию о реальных событиях, участниками которых в принципе могут быть и лица (а также не-лица), не участвующие в коммуникативном акте, и лица, участвующие в коммуникативном акте. При этом совпадение участников событий с участниками коммуникативного акта не является обязательным. Напротив, наиболее естественно для говорящего, чтобы он информировал слушающего о событиях, участником которых тот не является. Именно по этой причине формы второго лица являются периферийными в индикативной парадигме.

Основное назначение императива – инициировать некоторое событие, агенсом которого в принципе может быть любое лицо, но прежде всего слушающий / слушающие, что и делает формы второго лица центральными в императивной парадигме, а все остальные – периферийными (Храковский 1996, 38).

В индикативе нулевой формой является форма третьего лица. Из этого следует, что в индикативе центральной является форма третьего лица единственного числа.

Категория номинализации действия представляет собой совокупность форм, объединяемых общим значением "опредмеченного" действия, то есть действия, окказионально представляемого как предмет. Она конституируется тремя частными категориями: а) имена действия (субстантивные формы), объединяемые общим категориальным значением "опредмеченного" действия, то есть действия, окказионально представляемого как предмет; б) причастия (адъективные формы) с категориальным значением действия, окказионально представляемого в качестве признака; в) субстантивно-адъективные формы, имеющие два категориальных значения: 1) действия, представляемого в качестве предмета, 2) действия, представляемого в виде признака; г) деепричастия (адвербиальные формы). Состав категории номинализации действия в кумыкском языке увеличивается за счет аналитических форм длительного аспекта, конституируемых аспектуальным показателем тур-.

Сущностной характеристикой именных форм является вторичная репрезентация – репрезентация действия в виде предмета, признака или обстоятельства.

Как нам представляется, гораздо вернее и перспективнее изучать в тюркских языках типы соотнесения и отнесения двух действий, осуществляемых на основе связей деепричастных форм с конечными глагольными формами.

Если этот последний глагольный вопрос интерпретировать достаточно глубоко, то выявились бы и функционально-семантические связи деепричастных форм -ып и -а, с одной стороны, и форм с показателями -гъанлы, -гъынча, -докъ, с другой. Первые из них – относимые к другому глаголу формы, вторые – соотносимые с ним. При этом у деепричастий с временным значением наблюдаются очень интересные закономерности их соотнесения с основными глагольными формами: грамматически время деепричастия определяется по отношению ко времени основной глагольной формы (так называемое относительное время), тогда как синтаксически и семантически реальное время основного действия определяется именно обстоятельствами времени, выражаемыми посредством деепричастий. Адвербиальные формы -гъанлы и -гъынча имеют в своём семантическом потенциале сему, сигнализирующую о пределе основного действия, что позволяет этим деепричастным формам соответственно передавать два окказиональных смысла: 1) предел в плоскости прошедшего и 2) предел в плоскости будущего.

В зависимости от потребностей практической познавательной деятельности субъект речи передает действия-состояния либо как нечто целое, нерасчлененное, монолитное, либо как расчленённое, дифференцированное, либо на фоне других действий, либо релятивно и т. д.

Изучение деепричастий приводит к выводу, что их значения различаются таксисными компонентами, то есть тем, о какой разновидности связей между действием-обстоятельством и уточняемым действием сигнализирует каждое из них. Специальное изучение таксисных ситуаций в кумыкском языке дает толчок для дальнейших размышлений над проблемами аспектуальных возможностей кумыкского глагола, поскольку в речи аспектуальные, темпоральные и таксисные значения тесно переплетаются друг с другом, выступая как компоненты комплексного семантического целого.

В этой главе также было предложено уточнение категориальной принадлежности ряда глагольных форм кумыкского языка.

Анализ грамматических форм и категорий, осуществленный в диссертации, посвященной именному и глагольному словоизменению в кумыкском языке, подтверждает мысль о различном устройстве этих категорий в тюркских языках. В современном кумыкском языке представлены как двучленные, так и многочленные грамматические категории. По своей внутренней организации одни категории представляют собой простые ряды форм (например, категории принадлежности, склонения, аспекта и залога), другие – сложные системы, имеющие многоступенчатую иерархическую структуру, характеризующуюся вхождением частных категорий в более общие. Таковы в кумыкском языке именная и глагольная категории сказуемости, глагольная категория номинализации действия.

Одни категории имеют только механизм формообразования (категория склонения, количественной соотнесенности, залога, номинализации действия, аспекта), другие, наряду с механизмом формообразования, обладают также механизмом формоизменения (категория принадлежности, именная и глагольная категории сказуемости).

Дальнейшее исследование словоизменительных категорий кумыкского языка должно быть направлено на отграничение категориальных значений, включенных в содержательную сторону грамматического строя языка, от конкретных и индивидуальных смыслов отдельных высказываний. Для того чтобы понять сущность категориальных значений грамматических единиц, нужно выйти за их пределы, нужно понять их связи с собственно мыслительными структурами.