Категория принадлежности

Выражение отношения принадлежности путем простого соположения двух имен существительных, по-видимому, отражает особенность мышления древнего человека, когда принадлежащее чему-либо другому понималось как находящееся рядом или поблизости (Серебренников, Гаджиева, 78).

Одной из удивительных черт категории принадлежности в тюркских языках является то, что внутри нее "сферы влияния" распределяются по участникам акта речи. Иначе говоря, в мире есть то, что определяется как принадлежащее говорящему (или говорящим), слушающему (слушающим) и всем остальным (Кат.пос., 5).

Принадлежность (посессивность) понимается нами как такое отношение между объектами внешнего мира, при котором один из них (объект обладания, обладаемое) "включается" в другой (обладатель, посессор), составляя с ним единое физическое или функциональное целое. Это отношение разнообразных предметных связей осознается тюркским языковым менталитетом и выражается специальными языковыми единицами.

До сих пор нет специального исследования, посвященного грамматической категории принадлежности в кумыкском языке. Имеющиеся работы лишь частично отражают разветвленную вариацию грамматических форм, с помощью которых сознание носителя кумыкского языка истолковывает различные предметные связи как отношения принадлежности (См.: Дмитриев 1940, 58-65; Керимов, 7 и сл.; Хангишиев 1995, 26-31). Выделяемые у категории принадлежности значения обладания, части и целого представляют собой основные значения, присущие анализируемой категории, и не охватывают всего многообразия оттенков значений данной категории, реализующихся в речи. Цель настоящей главы – дать характеристику способам выражения посессивности в современном кумыкском языке и определить широкий спектр предметных связей в сфере функционирования данной категории. На наш взгляд, привлекаемый в этой главе диалектный материал представляет богатую "пищу" для дальнейшей разработки исследуемой категории в тюркских языках, особенно в сравнительно-историческом плане.

По справедливому замечанию Н. К. Дмитриева, "категория принадлежности есть одна из основных категорий, на которых строится тюркская грамматика" (Дмитриев 1956, 8, 23).

В современном кумыкском языке, как и в других тюркских языках, представлены морфологический, морфолого-синтаксический и синтаксический способы выражения посессивности. Посессивная форма имени существительного состоит из двух компонентов: предмета обладания (лица), выраженного основой имени существительного (обладаемое), и показателя обладателя (субъекта обладания), выраженного аффиксом принадлежности. Оба компонента – и обладаемое и обладатель – могут иметь по две числовые формы.

Морфологический способ (аффиксация) является основным для выражения посессивных отношений. Он конституируется шестичленным рядом финитных форм, которые распределяются в зависимости от абсолютного конца слова и огласовки слова в целом. Рассмотрим формальную организацию данной категории, привлекая для этого оригинальный диалектологический материал кумыкского языка.

1-е лицо ед.ч. Во всех диалектах кумыкского языка представлены следующие фонетические варианты аффиксов:-м, -им, -ум. В кайтагском диалекте, а также в некоторых говорах подгорного диалекта, где гармония гласных не выдерживается, число звуковых вариантов аффикса, по общему правилу, сокращается вдвое сравнительно с хасавюртовским и буйнакским диалектами, которые лежат в основе литературного языка. В терском диалекте нами не зафиксирован вариант с гласным переднего ряда -уьм: соьзим "мое слово" вместо соьзуьм, гоьзим "мой глаз" вместо гоьзуьм. Вариант с губным гласным 〈у〉 в терском диалекте встречается в словах с основой на билабиальный согласный: бавум "мой сад", тавум "моя гора".

2-е лицо ед.ч. Во всех диалектах представлены следующие алломорфемы 2-го лица ед.ч.: -нг, -инг, -унг. Н. К. Дмитриев дает варианты -ынгъ, -унгъ (Дмитриев 1940, 26), которые в современном кумыкском языке не употребляются. По данным И.А.Керимова, в терском диалекте билабиальные 〈у〉, 〈уь〉 встречаются только в корнях самостоятельных слов, а в аффиксах или служебных словах не употребляются вообще: гёзинг "твой глаз", сёзигиз "ваше слово" (Керимов, 107). Однако вариант с гласным 〈у〉 зафиксирован нами в словах с основой на билабиальный согласный: бавунг "твой сад", тавунг "твоя гора" и др.

3-е лицо ед.ч. Из алломорфем -и, -ы, -у, -уь; -сы, -си, -су, -суь, представленных в литературном языке, в кайтагском диалекте отсутствуют -ы, -уь, -сы, -суь, а в терском -уь, -суь. В терском диалекте вместо -уь, -суь употребляются варианты -и, -си. Конечный гласный аффикса имеет дифтонгоидный характер.

1-е лицо мн.ч. Для выражения данного значения используется самое большое количество монем: в хасавюртовском и буйнакском диалектах, как и в литературном языке, -быз, -биз, -буз, -буьз; -ыбыз, -ибиз, -убуз, -уьбуьз. В кайтагском и в некоторых говорах подгорного диалекта представлены следующие варианты: -виз, -вуз, -ивиз, -увуз; -миз, -муз, -имиз, -умиз, -ммиз, -иммиз, -уммиз, а в терском диалекте -виз, -выз, -ивиз, -увыз. Варианты, характерные для кайтагского диалекта, встречаются в уйгурском, узбекском, туркменском и в некоторых других тюркских языках (Дмитриев 1956в, 28; Кононов 1960, 86; Щербак 1970, 74).

2-е лицо мн.ч. Морфологическими показателями 2-го лица мн.ч. в диалектной системе кумыкского языка являются следующие монемы: в буйнакском и хасавюртовском диалектах -гъыз, -гиз, -гъуз, -гуьз, -ыгъыз, -игиз, -угъуз, -уьгуьз, в кайтагском диалекте -гиз, -гуз, -игиз, -угуз; -нгнгиз, -нгнгуз, -ингнгиз, -унгнгуз, в терском диалекте -гиз, -гъыз, -игиз, -ыгъыз, -угъыз.

3-е лицо мн.ч. конституируется теми же аффиксами, что и 3-е лицо единственного числа.

Таким образом, формальная организация данной категории в диалектной системе кумыкского языка свидетельствует о том, что там произошло перераспределение древних вариантов. По мнению тюркологов, первоначально существовал только аффикс -нгыз/ -нгиз (Рясянен, 169), который представлен в наманганском говоре узбекского языка (Щербак 1970, 74), и крымском диалекте караимского языка (Прик, 66, 67). Этот древний вариант аффикса сохранил и янгикентский говор кайтагского диалекта. В башлыкентском и каякентском говорах 〈нг〉 перешел в 〈г〉, а в хасавюртовском и буйнакском диалектах – в 〈гъ〉.

Б. А. Серебренников и Н. З. Гаджиева чередование 〈нг〉/〈гъ〉 в вариантах -нгыз и -гъыз объясняют по-другому. В тюркском праязыке было два варианта притяжательного аффикса 2-го лица ед. ч. -нг (-ынг) и -гъ (-ынгъ). Оба они могли образовывать мн.ч. путем прибавления форманта -ыз, -из. Возникавшие таким образом формы мн.ч. -нгыз, -нгиз и -гъыз, -гиз стихийно распределялись по разным тюркским языкам (Серебренников, Гаджиева, 97).

Если слова имеют форму множественного числа, аффикс принадлежности присоединяется после показателя множественности: китапларым "мои книги", чечеклеринг "твои цветы", бавларыгъыз "ваши сады" и др.

В брагунском говоре терского диалекта "обнаруживается возможность употребления в одном слове двух аффиксов со значением принадлежности, занимающих пре- и постпозицию по отношению к аффиксу мн. ч. -лар: агъайынларын "своих братьев", анасылары "его (их) мамы", енгилери "его (их) рукава" (Ольмесов 1981, 94-95).

В тюркских языках имеет место еще "окказиональное смещение рядов, или порядков, следования аффиксов принадлежности и аффикса множественного числа -лар, наблюдаемое, главным образом, в терминах родства: аффиксы, выражающие принадлежность, оказываются перед аффиксом -лар, а не после него" (Щербак 1970, 75). Такое явление наблюдаем в брагунском говоре кумыкского языка: агъайынлар вм. лит. агъайларынг "твои братья", къурдашымлар вм. лит. къурдашларым "мои друзья" (Ольмесов 1981, 95). Аналогичное явление отмечается в узбекском (Щербак 1970, 75), крымско-татарском (Тумашева, 21), тофаларском (Дыренкова 1963, 13), туркменском (Гр. турк. яз., 88) и др.

Хотя традиционно категория принадлежности относится к числу категорий существительного, в ее формах выступают не только существительные или подвергшиеся субстантивации слова иных частей речи, но и числительные, местоимения, именные формы глагола. Прав В. Г. Гузев, который отмечает, что в формах категории принадлежности способны выступать любые слова, которые в момент сообщения или обозначают предмет, или передают какое-либо иное явление, всегда или окказионально истолковываемое сознанием коммуниканта "как предмет" (Гузев 1987, 74).

Отмеченная способность категории принадлежности передавать широкий спектр предметных связей в сфере функционирования количественных числительных проявляется в том, что ее формы способны передавать значения партитивности (1) и собирательности (2):

1. Оланы беш-алтысы тар сокъмакъгъа раслаша (Б. Атаев). "Из них пятеро-шестеро попадают на узкую тропинку". Оланы экиси терек арагъа гире (Б. Атаев). (букв.) "Двое из них заходят между деревьями".

2. Уьчюбюз де ёлгъа тюшдюк (М. Ягьияев) "Все мы втроем отправились в путь". Мени двойкаларым ёкъ сагъа бермеге (М. Ягьияев) (букв.) "Тебе давать у меня нет двоек".

Формы принадлежности порядковых числительных всегда имеют выделительный смысл: Бир самолет шоссагьат яллады, экинчиси ёлдан тайышма бажарды (И. Керимов) "Один самолет сгорел сразу, второй смог уйти с пути". Биринчисини (диктантны) гьасиллери мени залим ойлашдырды, бир-нече гече гьатта юхусуз къойду (И. Керимов) "Результаты первого диктанта меня заставили задуматься, несколько ночей даже не спал".

Собирательное местоимение бары "все" и определительное местоимение гьар "каждый", получая аффиксы принадлежности 1-го и 2-го лица мн.ч. и аффикс 3-го лица, используются как существительные в следующих формах:

| |---|---|---|---| |*барыбыз да*|"мы все"|*гьарибиз*|"каждый из нас"| |*барыгъыз да*|"вы все"|*гьаригиз*|"каждый из вас"| |*барысы да*|"они все"|*гьариси*|"каждый из них"|

Барыгъызны да яхшы гёремен (М. Ягьияев) "Вижу всех вас хорошо". Гьаригизге бирер тон да, арив сумкалар да аларман (М. Ягьияев) "Каждому из вас куплю по одному мячику и красивые сумки".

Возвратное местоимение оьз "сам" также субстантивируется, но в отличие от предыдущих местоимений имеет полную парадигму:

| |---|---|---|---| |*оьзюм*|"я сам"|*оьзюбюз*|"мы сами"| |*оьзюнг*|"ты сам"|*оьзюгюз*|"вы сами"| |*оьзю*|"он сам"|*оьзлер*|"они сами"|

Биз оьзюбюз сав экенге шюкюрлюк этейик (Б. Атаев) "Давайте благодарить (бога) за то, что мы остались живы". Оьзюнг сюйген заманда гелирсен (Н. Батырмурзаев) "Сам, когда захочешь, придешь".

Если в формах принадлежности выделительных местоимений можно усмотреть некоторую связь со значением принадлежности (оьзюм "я сам"), то в субстантивных местоимениях типа бир-бирибиз "друг друга", а также в формах собирательных местоимений типа барыбыз да "мы все", имеющих только парадигму множественного числа, аффиксы принадлежности предстают лишь как средство указания на лицо. Бири онгдан, бириси солдан эки самолет, гертилей де, ону артындан тюшдю (И. Керимов) "Два самолета – один справа, другой слева, действительно, направились за ним". Гьали барыбызны да ишлерибиз къыстав (К. Абуков) "Теперь у всех у нас много дел".

Формы принадлежности субстантивированных прилагательных обозначают субъект как носителя данного признака: Вая, ону исбайысы (И. Керимов) "Вая, ее красота!" Къызланы уллусу Катя уянды (И. Керимов) "Проснулась старшая из девочек Катя". Бир къайгъыны уьстюне бирдагъысы, лап гючлюсю (Б. Атаев) "На одно горе другое – еще тяжелее".

В формах категории принадлежности выступают также глагольные именные формы, выражающие "опредмеченные" действия, представленные как предмет: гелгеним "мой приход", гёргенинг "то, что ты видел", айтгъаны "то, что он говорил". "Недир айтагъанынг?" – деп, тамаша болду къатыны (И. Керимов) "О чем ты говоришь?" – удивилась его жена". Сени булан ёлугъажагъымны билмей эдим (М. Абуков). "Я не знал о встрече с тобой".

В формах категории принадлежности могут выступать и аналитические глагольные образования с модификатором квантитативности -тур: Гючюм битип, йыгъыла турагъанымны гьис этип, гьавузну таш хырында астаракъ олтуруп къалдым (И. Керимов) "Обессилев, почувствовав, что падаю, я тихонько присел на край бассейна". Не заман болгъунча шулай янып, гююп туражагъымны билмей, сагъа шу кагъызны яздым (Н. Батырмурзаев) "Не зная, сколько времени я буду так пылать, гореть, я написал тебе это письмо".

В формах посессивности выступают и именные аналитические образования с бол-, экен: Мени насипли болмакълыгъым сени къолунгда (Н. Батырмурзаев) "Моё счастье в твоих руках". Эргиши Атайны зукъариси, къатынгиши де ону уьягьлюсю экен (И. Керимов) "Мужчина – двоюродный брат Атая, а женщина, оказывается, его жена".

Кумыкскому языку свойственны и адвербиализованные формы слов с "угасшим" аффиксом принадлежности 3-го лица: гечеси-гюню "днем и ночью", эртенинде "утром", гечесинде "ночью" и т. д. Эртенинде мен Магьачкъалагъа ёлгъа тюшдюм (К. Абуков) "Утром я отправился в Махачкалу". Набият, гьаманда йимик, эрини къаршысында олтургъан (М. Абуков) "Набият, как всегда, села напротив своего мужа". По мнению С. Н. Иванова, подобное употребление, например, слов со значением времени (типа эртенинде "утром", гечеси-гюню "днем и ночью") возникло на основе использования их в составе изафета путем утраты определяемого (Иванов 1975, 62).

Дистрибуция показателей принадлежности, можно сказать, не имеет ограничений. Она охватывает и служебные части речи, в частности, послелоги и модальные слова: Къарны тюбюнде кёпюрню нечик этербиз? (М. Абуков) "Как будем строить мост под снегом?" Тек сенден къайрысы къонакъ гелмеген (К. Абуков) "Однако кроме тебя никто не приезжал в гости". Энни не этме гереги гъакъда ойлаша туруп, арып, бир тюпгючде олтурду (М. Абуков) "Думая, что теперь делать, и устав, он присел на какой-то пенек".

Исследование показало, что в форме 3-го лица выступает большее количество разнообразных слов. Это явление тюркологи объясняют тем, что в процессе исторического развития тюркских языков форма третьего лица приобретала функции, отличные от функций других форм лиц, как, например, участие в формировании изафета 2 в его современном виде, "атрибутивных конструкций с показателем относительной связи" (Иванов 1959, 189-196), функционирования в качестве морфологического средства контекстуальной отнесенности (Иванов 1973, 33-34). Вследствие приобретения новых функций словоформы с аффиксом 3-го лица подвергаются процессам лексикализации, изоляции, отрыва от сферы продуктивного функционирования категории принадлежности.

О тотальном охвате категорией принадлежности всей системы языка говорит использование показателей принадлежности в конструкциях с именным отрицанием, осложненным модальным оттенком предположительности (а), а также в аналитических конструкциях, где "отмеченное" качество относится к плоскости прошедшего (б):

а) Сен де, мен де олайлардан тюгюл экэнибиз яхши… (Б. Атаев) "Хорошо, что мы с тобой не из тех". Осаллардан тюгюлюбюз белгили (У. Мантаева) "То, что мы не из слабых, это известно";

б) …Бираз жыйып къарасанг, яхшы эди, – деп айтагъаным эди (Н. Батырмурзаев) "Говорю, что тебе следует немного экономить". Къайтгъаны алты ай бола (У. Мантаева) "Прошло полгода как он вернулся".

Во многих тюркских языках в функции вокатива, помимо форм уменьшительности-ласкательности, используются формы принадлежности. Косвенно-вокативные формы при обращении супругов друг к другу с употреблением терминов ата "отец", ана "мать" с аффиксом принадлежности третьего лица единственного числа свойственны многим тюркским языкам, например, татарскому: нанасы/ энеси "мать", башкирскому атахы "отец" (Цинциус 1972, 17; Юлдашев, 331; Покровская 1961, 24). Следы данной формы вокатива можно обнаружить и в кумыкской системе родства: абиси "отец", бажиси "тетя", нюрю "невеста" (досл. "его (ее) свет, луч"), амалы "брат" (об этом см. Гаджиахмедов 1985б, 135-142; Абакарова, Гаджиахмедов, 143-162). Большинство терминов родства и свойства в кумыкском языке оформляются показателями принадлежности. Некоторые из них без аффиксов принадлежности в качестве терминов родства не используются. Таковы, например, вокативные термины жаным, сюйгеним, салкъыным, используемые для обозначения понятия "заловка": ханым, алтыным – для обозначения понятия "деверь" и т. д.

Интересным представляется тот факт, что в некоторых диалектах термины родства употребляются преимущественно с аффиксом принадлежности, например, в хасавюртовском диалекте, тогда как в других диалектах аффикс принадлежности используется редко, например, в буйнакском диалекте (с. Эрпели) (Гаджиахмедов 1985б, 140).

Особый интерес представляет удвоение аффикса принадлежности. Примечательно, что одни слова оформляются преимущественно или только удвоенным аффиксом, а для других двойное оформление факультативно: онусу "десять из них", дёртюсю "четверо из них", барысы да "все", бириси "один из них", гьариси "каждый из них", биревюсю "другой", ессиси "хозяин" и т. д. Жыйылгъанланы гьариси чыгъып сёйледи (И. Керимов) "Выступил каждый из присутствующих". Особенно большое количество удвоения аффиксов принадлежности имеет место в говорах узбекского языка (Щербак 1970, 74). Присоединение второго аффикса тюркологи объясняют как результат десемантизации и слияния первого аффикса с корневым элементом (Щербак 1970, 75). Неслучайно в разных тюркских языках обнаруживается значительное количество примеров употребления формы принадлежности третьего лица безотносительно к обычно передаваемому его значению. Ср.: кум. бурну – долган. мунну – хак. пурну – шор. пурду "нос"; кум. бойну – шор. мойду "шея"; кум. къойну – гагауз. койну "грудь" и др.

Среди аффиксов принадлежности своеобразный характер отмечается у аффикса третьего лица (Севортян 1956б, 41, 43; Иванов 1973, 28-29). В словах типа уьйлери, китаплары, когда лицо не выражено дополнительно местоимением, аффикс мн.ч. -лар, -лер обозначает обычно не мн.ч. категории лица, а множественность предметов, к которым относится аффикс лица: "его дома", "его книги" (Севортян 1956б, 41-43; Иванов 1969, 102; 1973, 28; Велиев, 57). При необходимости уточнения числа обладателей форма принадлежности сочетается с местоимением 3-го лица: ону уьйлери "его дома", оланы уьйлери "их дома".

На особый характер 3-го лица в категории принадлежности указывает и существование словосочетаний, где 3-е лицо уже не соотносится с другими лицами: юрт клубу "сельский клуб", маданият къаласы "культурный центр", Дагъыстан пачалыкъ университети "Дагестанский государственный университет". Туркиялы алыш-беришчилер булан сатыв-алыв да Эндирей базары учун айтардай хайырлы юрюлмей (Б. Атаев) "Купля-продажа с турецкими купцами для базара Эндирея не приносит особой пользы". Уллубий Солтанмут вилаятында къул базар барлыкъгъа къаршы (Б. Атаев) "Уллубий против того, что в виляяте Сонтанмут имеется базар по купле-продаже рабов".

На особый статус третьего лица указывает и Э. Бенвенист: "Форма, называемая третьим лицом, действительно содержит указание на высказывание о ком-то или о чем-то, но это не соотносится с определенным "лицом". …Следствие этого должно быть четко сформулировано: "третье лицо" не есть "лицо"… (Бенвенист, 262), поэтому третье лицо может обозначать все, что угодно (Бирюкович 1980а, 98).

Из сравнения частных разновидностей определения в основном падеже С. Н. Иванов приходит к следующему заключению, которое полностью относится и к кумыкскому языку: "Определение здесь обозначает название, наименование: в одном случае это – название как таковое, т.е. в "чистом" виде (Эндирей), в другом – обобщенное родовое название данного класса предметов (юрт), не соотносимое с конкретными предметами этого рода". И различия между этими двумя подтипами изафетных конструкций характеризуются как различия между родоопределительным и видоопределительными атрибутивными сочетаниями (Иванов 1973, 29).

Специфическим проявлением категории принадлежности в грамматическом строе кумыкского и других тюркских языков является наличие определительных словосочетаний особого типа. Это сложные определения, в которых один из членов связан аффиксом принадлежности (как правило, аффиксом 3-го лица) с определяемым словом. Это типичные определения целого по его части: къапусу ачыкъ уьй "дом с открытыми воротами", къолу енгил адам "человек с легкой рукой", хасияты яхшы адам "человек с хорошим характером". Суву увучгъа сыярдай аз тар оьзенден башланып, юрт гюнбатышдагъы Мадигин тавну сыртына багъып оьрлене (Б. Атаев). "Начавшись с маленькой речушки, вода которой может поместиться в горсть, село простирается к вершине горы Мадигин". Бети агъаргъан Аваби эфенди гьукмударына телмирип къарай (Б. Атаев) "Побледневший Аваби эфенди с надеждой смотрит на судью". Аждагьа тишли, чомучу да булангъы бульдозер гьабас гелмей (И. Ибрагьимов). "Бульдозер с ковшом, у которого зубья как у дракона, не зря едет сюда". В конструкциях рассматриваемого типа (къапусу ачыкъ уьй "дом с открытыми воротами") реальные отношения принадлежности как бы отступают на второй план, в результате чего значение партитивности переросло в значение относительности (Иванов 1973, 32).

Употребительны в кумыкском языке и лексикализовавшиеся сочетания, построенные по этой модели: авзачыкъ "ротозей, зевака", башыбузукъ "дурак, ненормальный", бурнупокъ "сопляк" и др.

Существующие определения категории принадлежности как совокупности аффиксов, выражающих отношение обладаемого к обладателю, неправомерно акцентируют значение реальной принадлежности, которое в действительности является лишь одним из многих значений данной категории (См. Дмитриев 1940, 58-59; Гр. совр. як. яз., 127; Хангишиев, 26). В кумыкской лингвистической традиции исследователи также ограничивались категориальным значением форм принадлежности, а некатегориальным значениям не уделялось достаточного внимания при грамматическом истолковании и обобщенной характеристике данной категории.

Однако еще Э.В.Севортян указывал, что "в современных тюркских языках аффиксы принадлежности могут передавать в реальном смысле прямо противоположные отношения (Севортян 1956, 43). То же самое отмечает в более поздних работах и Н. К. Дмитриев (1956 в, 23).

Именные конструкции безусловно выражают "обладание по функции", где соответствующие предметы являются объектом обладания по функции субъекта. Конструкции, выражающие обладание по функции, разнообразны. Любые предметы, если они связаны с посессором, функциональны, могут оформляться аффиксами принадлежности. Например, в предложениях Къачан битер школанг ? (К. Абуков) "Когда закончатся твои занятия?" (букв., твоя школа) Конторума неге гелмединг ? (М. Абуков) "Почему ты не пришел в мою контору?" школа и контора не являются владельческой собственностью субъекта, он находится в определенных функциональных отношениях с данными предметами (например, или строит школу или контору, или работает в них). При этом одни и те же объекты внешнего мира могут восприниматься и как окказионально неотчуждаемые (собственно принадлежащие) в зависимости от ситуации.

При сочетании аффикса принадлежности с именами существительными, имеющими абстрактное значение, особенно с именами действия и послелогами, реальная семантика принадлежности утрачивается и категория принадлежности указывает только на отношение к лицу: Тек чыдамлыгъым етишмеди (К. Абуков) "Однако у меня не хватило терпения". "Айымны ярты къоюп чыкъмакълыкъ да арив тюгюл", – деди ол (Н. Батырмурзаев) "Уходить, лишь частично отработав месяц, некрасиво", – сказал он". Оланы оьзлени уллу бавлары бар (М. Абуков) "У них есть свои большие сады".

Для усиления значения принадлежности перед словом с аффиксом принадлежности в тюркских языках ставится слово оьз "свой, собственный" (Кононов 1980, 148; Муасир аз., 35). Оланы оьзлени уллу бавлары бар (М. Абуков) "У них есть свои большие сады". Слово оьз "сам" может повториться дважды. При этом субъектно-объектные отношения еще более усиливаются: Гьар заманда да яшавгъа оьзюню оьз хожайыны еслик этсе яхшы болур (М. Абуков) "В жизни всегда хорошо, когда тебе диктует твой собственный хозяин".

Слова с аффиксом принадлежности могут непосредственно следовать за субъектом принадлежности (а) или быть отдалены от него другими словами (б):

а) Мен уланымны ягъындан янгы гелип тура эдим (У. Мантаева) "Я только что пришел от сына". Тангаласындан тутуп Насур артелни ишине юрюме башлады (М. Абуков) "Со следующего дня Насур начал ходить на работу в артель".

б) Кёк денгизни саргъылт ягъасына тие-тиймей оьте (Б. Атаев) "Небо чуть-чуть касается желтого берега моря". Давут оьзюню буларда нечик турагъанын айтды (Н. Батырмурзаев) "Давут рассказал о том, как он живет у них". Атикатны бираз авур хасияты барны Батув биле (И. Керимов) "Батув знает, что у Атикат тяжелый характер".

Для передачи атрибутивных отношений употребляется имя в основном и родительном падежах. Ср. юрт клуб "сельский клуб" – юрт клубу "клуб села", гамиш сют "буйволиное молоко" – гамишни сютю "молоко буйвола" и т. д. Хотя обе формы функционально близки, однако их следует различать. Безусловно, основным в функционально-семантической сущности родительного падежа является функция атрибута. Дополнительным свидетельством в пользу данного предположения является наличие двух показателей в изафете 3 (показателя родительного падежа и аффикса принадлежности), выражающих значение притяжательности. Это дает повод полагать, что формы эти дифференцированы каким-то образом, в противном случае одна из них должна быть избыточной (Бирюкович 1980а, 100).

Представляется, что функцией родительного падежа является не только обозначение предикативного признака предмета, но и отношение определителя к некоторому классу предметов, то есть кроме атрибутивной функции он выполняет классифицирующую функцию. В примерах типа гамиш сют "буйволиное молоко" определитель семантического актанта обозначает предмет, не являющийся субъектом обладания (посессором) определяемого предмета. Здесь имеет место отношение предмета и источника. В примерах же типа гамишни сютю "молоко буйвола" определитель семантического актанта обозначает предмет, являющийся субъектом обладания (посессором определяемого предмета).

Семантическое различие определителей в сопоставляемых примерах выражается вхождением их в различные ряды парадигм притяжательного склонения:

[1]

| |---|---| |*гамиш сютюм*|"(мое) буйволиное молоко"| |*гамиш сютюнг*|"(твое) буйволиное молоко"| |*гамиш сютю*|"(его) буйволиное молоко"|

[2]

| |---|---| |*гамишимни сютю*|"(моего) буйвола молоко"| |*гамишингни сютю*|"(твоего) буйвола молоко"| |*гамишини сютю*|"(его) буйвола молоко"|

В первом типе парадигмы выражено отношение между материалом и источником. Формальный показатель принадлежности присоединяется к имени, обозначающему объект владения, а не к имени – определителю объекта владения, то есть здесь отсутствует отношение обладания.

Во втором типе парадигмы выражено отношение обладания. Формальные средства служат для указания на то, что определитель семантического актанта является посессором определяемого предмета.

Поскольку имя в форме основного падежа обозначает предмет, не входящий в сферу посессивности предмета, то и предмет этот может восприниматься как неопределенный и, наоборот, имя в форме родительного падежа обозначает предмет, входящий в сферу посессивности предмета (лица), отсюда вытекает сопутствующий ему признак определенности. Однако эти сопутствующие признаки не носят обязательного характера, и случаи "отклонений" в употреблении основного и родительного падежей с позиции определенности/неопределенности могут быть объяснены, исходя из оппозиции включенности/невключенности в сферу посессивности предмета (лица) (Бирюкович 1980а, 100-101).

При морфолого-синтаксическом способе идея принадлежности передается сочетанием имени существительного, обозначающего предмет обладания и оформленного соответствующим аффиксом принадлежности, с родительным падежом личных местоимений (Дмитриев 1940, 61). Рассмотрим примеры: Сени арбангда не эте дагъы мени къоюм? (Б. Атаев) "А что делает в твоей арбе моя овца?" Мен сени сёзюнгню бёлюп къойдум (И. Керимов) "Я взял да прервал твое слово". Мени атым Арслан (Б. Атаев) "Меня зовут Арслан".

Употребление личных местоимений в форме родительного падежа в сочетании с существительными, оформленными аффиксами принадлежности, придает контексту особую эмоциональность и насыщенность, подчеркивая принадлежность предмета именно тому лицу, о котором идет речь. Данный способ образования посессивных форм в кумыкском языке, как и в других тюркских языках, встречается довольно часто.

Все способы выражения посессивности могут быть представлены в одном высказывании: Мени атамны атасыны атасы Муталим мисгинни къабуру (К. Абуков) "Могила моего прадеда Муталима".

Формы 1-го и 2-го лица ед.ч. допускают инверсию в местоположении членов притяжательной конструкции. Тем самым выражается эмоциональность, усиливается интонационное выделение группы принадлежности (Дмитриев 1948, 58): Аявлум мени, азизим мени… (из песни) "Дорогая моя, милая моя"…

Притяжательная конструкция может остаться грамматически незавершенной, если второй его член не будет оформлен лично-притяжательным аффиксом, несмотря на то, что исчерпывающие сведения о нем в этом случае сообщаются первым членом конструкции. Это синтаксический способ выражения категории принадлежности, который реализуется с помощью формы родительного падежа соответствующего местоимения, стоящего в препозиции к слову, обозначающему предмет обладания. Этот способ выражения категории принадлежности касается 1-го и 2-го лица множественного числа. Причины этого еще не выяснены (Дмитриев: 1940, 61). Бизин участка Камилге болсун (З. Атаева) "Наш участок пусть достается Камилю". Бу чу Гьажи, бизин Гьажи! (М. Ягьияев) "Это же Гаджи, наш Гаджи!"

В 3-м лице ед. и мн.ч. в отличие от форм 1-го и 2-го лица существительное оформляется аффиксом принадлежности, независимо от наличия или отсутствия имени обладателя: Набини де, Бурлиятны да тою юрт клубда болажакъ (З. Атаева) "Свадьба Наби и Бурлият состоится в сельском клубе". Лайланы уланы геле деген хабар юртгъа яйылды (У. Мантаева) "В селе распространилась весть о том, что приезжает сын Лейли".

Принадлежность в кумыкском языке оформляется еще при помощи специфического аффикса -ныки, который не содержит указания на сам предмет обладания: Атлылар Дагъыстан полкнуки экени опурагъындан билине (М. Ягьияев) "То, что всадники из дагестанского полка, видно по их форме". Алайса къызныкилер онча негер пашмандыр дагъы (И. Керимов) "В таком случае отчего все со стороны девушки так печальны".

Аффикс принадлежности -ныки используется в структуре составного именного сказуемого: Башлапгъы уьч де дарс меники эди (И. Керимов) "Первые три урока были мои". Терек тюпде ятгъан къара къозу Жансуратныки эди (Къ.Шамсутдинов) "Черный ягненок, лежавший под деревом, принадлежал Жансурат".

В тюркологии некоторые исследователи называют эту форму "абстрактной принадлежностью" (Дмитриев 1948, 55; 1940, 59), хотя, как справедливо отмечает Д.М. Хангишиев, она выражает и значение конкретно-предметной соотнесенности (Хангишиев, 28).

По мнению Д.М. Хангишиева, этот специфический способ принадлежности образуется при помощи аффикса -ки (Хангишиев 1995, 26). Поскольку -ки не используется с другими падежными показателями, более правильным является недифференцированное представление данной монемы с показателем родительного падежа.

Обращают на себя внимание некоторые фономорфонологические особенности данного аффикса: в кумыкском литературном языке вторая часть данного аффикса не подвергается изменению, и в нем представлен только один вариант -ки. В кайтагском диалекте, а также в некоторых говорах подгорного диалекта конечный элемент этого аффикса подвергается изменению, и в них представлены два варианта данного аффикса -нуку и -ники: юртнуку "принадлежащий селу", яшники "принадлежащий ребенку", бунуку "принадлежащий ему".

Отличие данной формы от других форм принадлежности заключается не только в том, что предмет обладания выражается здесь лексически, но и в синтаксической позиции лица обладателя. Форма принадлежности на -ныки всегда находится в постпозиции по отношению к предмету обладания и выполняет роль сказуемого: Бала бизинки (И. Керимов) "Ребенок наш". Русия сизин йимик боярланыки (Б. Атаев) "Русь принадлежит таким как вы боярам".

На наш взгляд, и форме на -ныки свойственна партитивная функция: Сегизинчи классда меники биринчи дарс (И. Керимов) "В восьмом классе у меня первый урок". Сени каза урагъан еринг оьзгеленикинден башгъа артда къалмагъан (И. Керимов) "То место, где ты пропалываешь, не хуже других".

Для усиления значения принадлежности к словоформе, обозначающей принадлежность, присоединяется слово оьзюнюки "его": …О савлай Магьамматны оьзюнюки (И. Керимов) "Это целиком принадлежит Магомеду (ему)".

Кроме того, форма на -ныки характеризуется нисходящей интонацией, тогда как формы с показателем -ым имеют восходящую интонацию (Гр.совр.башк.яз., 125).

Возможно и совместное употребление обеих форм принадлежности (особенно часто в терминах родства и свойства). При этом достигается акцентированное выражение идеи принадлежности: Бу машин инимники. "Эта машина моего младшего брата". Шо гелеген яш агъабызники "Ребенок, который идет, моего старшего брата"

В кайтагском и терском диалектах обнаружены топонимы, в которых второй компонент не снабжен аффиксом принадлежности: в кайтагском диалекте – Алимирзаны бучен "сенокосный участок, принадлежащий Алимирзе", Къазмаланы сырт "горка, где (находились) казармы", в терском диалекте – Мартны сын "памятник Марту", Бийлени къол "балка, принадлежащая биям". Видимо, это свидетельствует о том, что в кумыкском языке когда-то был представлен еще четвертый тип изафета.

И, наконец, рассмотрим категорию принадлежности в ее отношении к предложению. Функция категории принадлежности в составе предложения сводится к выражению контекстуальной отнесенности. Находясь при каком-либо слове вне конструкции изафета, аффикс 3-го лица может обозначать отнесенность данного слова к другому слову, словосочетанию или предложению в другом контексте:

Чеэров: Мен оьз гьукуматыма къуллукъ этемен.
Магьач: Къайсы гьукуматдыр ол?
Чеэров: Дагъыстанны эркин халкъыны тав гьукуматы.
Магьач: "Эркин халкъыны"…

(А. Къурбанов).

Многочисленные прономинализированные (бири,бириси, экинчиси и т. д.) и адвербиализованные (гечеси, гюню, эртенинде и др.) формы слов с "угасшим" аффиксом принадлежности 3-го лица являются лексическими отложениями использования категории принадлежности именно как средства контекстуальной отнесенности: Къарасам, биринден бири гиччи уьч къызьяш къучакълашып ятгъан. Инг гиччиси Лена колавларын къыса… (И. Керимов). "Смотрю: обнялись и спят одна младше другой три девочки. Самая младшая, Лена, жмет ручки". Савунчу къызланы бириси башгъа юртгъа эрге чыкъгъан (Ш. Альбериев) "Одна из доярок вышла замуж в другое село".

Таким образом, категория принадлежности – это словоизменительная категория, которая конституируется по модели: основа + личный аффикс. Диалектный материал кумыкского языка представляет разветвленную систему показателей принадлежности, многие из которых представляют ценность для истории кумыкского языка. Значение данной категории составляет сложный образ двух предметов, связанных отношением принадлежности.

Категория принадлежности обладает механизмом формоизменения, посредством которого предметы, представляемые как обладатели, репрезентируются грамматическими значениями лица и числа.

По-разному представлена функционально-семантическая сущность форм принадлежности в составе различных единиц языка – слова, словосочетания и предложения.

В составе слова аффиксы принадлежности образуют семантическую оппозицию: они противостоят друг другу как формальные показатели отнесенности слова к одному из трех лиц на основе категориального значения принадлежности.

Другой ряд оппозиций наблюдаем при функционировании категории принадлежности в составе словосочетания. Здесь аффикс третьего лица является формой грамматического выражения отнесенности одного предмета к другому и в этом качестве противостоит аффиксам 1-го и 2-го лица. Только третье лицо может иметь место в определительных конструкциях с показателем относительной связи (Кононов 1956, 523-526; Иванов 1978, 144). Аффикс 3-го лица противостоит всем трем лицам, являясь грамматическим средством, выражающим не лично-притяжательное, а предметное отношение. Аналогичное качество 3-го лица представлено и в составе партитивных конструкций.

В составе предложения аффикс 3-го лица полностью утрачивает соотнесенность с первым и вторым лицом, становясь грамматическим показателем, выражающим контекстуальную отнесенность.

Кроме того, анализ языкового материала свидетельствует о том, что классификация предметов включенный/невключенный в сферу бытования другого предмета (лица) осуществляется в тюркских языках и на референтном уровне предложения. Дифференциация предметов здесь реализуется на основе более частной оппозиции неотчуждаемости/отчуждаемости признака. При передаче отношений притяжательности в кумыкском языке оказываются противопоставленными две группы слов: отчуждаемые (ит "собака", ат "лошадь", китап "книга") и неотчуждаемые (названия частей тела, имена ближайших родственников).

Первая группа слов всегда маркируется аффиксами принадлежности независимо от ситуации, вторая может быть маркирована, а может и не быть маркированной в зависимости от конкретного отношения отчуждаемого предмета к лицу. Конкретные условия характеризуют предмет как входящий, либо не входящий в сферу существования лица. Это определяется реальными отношениями, в которых находятся люди и вещи (Бирюкович 1980а, 105).

Одним из проявлений грамматической обособленности аффикса 3-го лица в подобном значении является способность слов, содержащих этот аффикс, к прономинализации, адъективации и адвербиализации.

Материал кумыкского языка подтверждает мысль о том, что аффикс принадлежности лишь в ограниченном числе случаев выражает значение реальной принадлежности, т.е. отношение обладателя к обладаемому. Иногда эти аффиксы могут иметь и значение, совершенно противоположное реальному значению принадлежности. Наконец, категория принадлежности как грамматическое средство выражения отнесенности предметов к тому или иному лицу является важнейшим средством актуализации имени существительного (в частности, по линии квантитативности и определенности-неопределенности). У субстантивов, оформленных аффиксами принадлежности, основные формы теряют индифферентность и становятся актуализированными к количественной характеристике обозначаемых именем денотатов.

Коммуникативное предназначение данной категории – передавать всевозможные отношения между двумя объектами, поддающиеся истолкованию сознанием носителей языка как притяжательные.