Категория лица

Категория лица определяется через понятие ролей участников ситуации: "первое" лицо используется говорящим для указания на себя как на субъект дискурса; "второе" лицо используется для указания на слушающего (адресата сообщения); "третье" лицо употребляется для указания на лица и предметы, отличные от говорящего и слушающего (объект сообщения). Такое истолкование категории лица является универсальным для всех языков, в которых она представлена в качестве словоизменительной категории.

Финитные формы глагола в кумыкском языке, как и в большинстве тюркских языков, характеризуются наличием двух типов аффиксов в двух первых лицах – полных и усеченных.

Полные аффиксы лица, которыми оформляются большинство глагольных форм, генетически восходят к личным местоимениям и внешне похожи на них:

Данные показатели лица имеют место в глаголах настоящего-будущего времени, настоящего длительного, прошедшего перфективного и всех форм будущего времени индикатива, а также во всех формах долженствовательного наклонения. Показатели категорий лица в парадигмах упомянутых форм времени имеют следующий вид:

Полные аффиксы присоединяются и ко всем сложновербальным конструкциям, образованным при помощи вспомогательного глагола тур-.

В некоторых говорах кайтакского диалекта установился показатель первого лица -миз с носовым согласным, что имеет место в узбекском, уйгурском, казахском, каракалпакском, ногайском, крымскотатарском и некоторых других языках.

Усеченные аффиксы лица генетически также восходят к личным местоимениям (в первом лице единственного числа и во втором лице обоих чисел) и частично совпадают по внешнему виду с аффиксами принадлежности (Баскаков 1956, 267-268):

Усеченные аффиксы используются при спряжении глаголов прошедшего категорического времени, а также при изменении глагольных форм условного, сослагательного и уступительного наклонений, включая и сложновербальные формы. Показатели категорий лица в парадигмах упомянутых форм имеют следующий вид:

Третье лицо не имеет формальных показателей, и личный характер третьего лица выявляется лишь на фоне парадигматического противопоставления личным формам первого и второго лица.

В некоторых языках формы третьего лица сохраняют следы показателей либо видовых, либо модальных оттенков, которые ошибочно принимаются за показатели лица. Характерным в этом отношении, по мнению Н. А. Баскакова, является показатель вида -тур/-дур → -ду/-ди → -т в формах настоящего-будущего времени, например, в каракалпакском бараду "идет", новоургуйском баридур, киргизском барат, татарском бара "(он) пойдет", который является рудиментом полной формы причастия вспомогательного глагола турур → тур → -дур → -ду → -т и не имеет отношения к показателям категории лица (Баскаков 1979, 236). Видимо, разной степенью фонетической эволюции вспомогательного глагола тур- следует объяснить появление -ди и -ду в глаголах третьего лица настоящего-будущего времени. В языке кайтакских кумыков -ды в составе упомянутой формы глагола имеет оттенок временной локализованности действия в момент речи: Ол дарсларин ухуйду, сен ани инжитма "Он уроки делает, ты ему не мешай". Данный рудимент в кайтакском диалекте кумыкского языка используется и с прошедшим перфективным временем на -ип. Однако здесь возникает вопрос: если -ди – это рудимент турур, почему он сохранился только в форме настоящего и прошедшего перфективного времени? Почему вспомогательный глагол в результате фонетической эволюции не сохранился в формах будущего времени? Материал кумыкского языка не дает ответа на эти вопросы.

Как отмечалось, усеченные аффиксы лица напоминают соответствующие притяжательные. Существенным и характерным отличием усеченных личных аффиксов от соответствующих притяжательных аффиксов является то, что система притяжательных аффиксов охватывает все три лица единственного и множественного числа, в то время как усеченные личные аффиксы характерны, как и полные их соответствия, только для первого и второго лица единственного и множественного числа. Они точно так же, как и полные аффиксы в третьем лице, имеют нулевой аффикс.

Аффикс множественности -лар носит факультативный характер лишь в тех случаях, когда речь идет о действиях человека. Ср.: Яшлар манналакъланы залим кёп сюе (И. Керимов) "Ребята очень любят бутеней". Яшлар ябушуп минмеге ва оьзлеге ер алмагъа къарадылар (М. Хангишиев) "Ребята принялись насильственно садиться и находить себе место". В приведенных примерах одно и тоже подлежащее яшлар в одном случае оформляет сказуемое в форме единственного числа, в другом случае в форме множественного числа. Однако если подлежащее выражено неодушевленным именем существительным, то глагол обязательно имеет форму единственного числа. Башына юз тюрлю ойлар геле эди (М. Хангишиев) "Ему в голову приходили разные мысли". Бийивлер узатылды (К. Абуков) "Танцы продолжались". В тех случаях, когда аффикс -лар не присоединяется, значение множественности определяется аналитически – по связи с подлежащим.

Заслуживает внимания попытка Д. М. Хангишиева определить разницу в семантической сущности 3-го лица множественного лица, оформленного аффиксом множественности -лар и неоформленного. С его точки зрения, глагол в форме 3-го лица без показателя множественности вносит в структуру предложения оттенок конкретности, а при оформлении аффиксом множественности ситуация получает оттенок большей обобщенности и абстрактности (Хангишиев 1995, 112). К сказанному хочется добавить следующее: как нам представляется, 3-е лицо, оформленное показателем множественности, репрезентирует семему распределенности обозначаемых личной формой действий между участниками ситуации, тогда как в подобных ситуациях неоформленное 3-е лицо представляет действия участников ситуации как единый процесс.

В якутском языке аффикс -лар функционирует постоянно (Щербак 1981, 27). В азербайджанском языке, как и в кумыкском, если подлежащее обозначает одушевленный предмет, -лар допустим, но не обязателен, если же подлежащее обозначает неодушевленный предмет, аффикс -лар в сказуемом обычно отсутствует (Гр. аз. яз., 214).

Относительную свободу использования аффикса -лар в глагольных формах ученые объясняют тенденцией "экономного" отношения к средствам передачи множественного числа (Щербак 1981, 28).

При описании системы глагольного словоизменения в тюркских языках часто говорится о связи категорий лица и числа. Привычные выражения "1-е лицо множественного числа", "2-е лицо множественного лица" обозначают некоторую совокупность референтов. Однако мы должны отдавать себе отчет, что это не делает их грамматическими формами не-единственного числа (Володин 1991, 90).

Как отмечалось в разделе о категории числа, грамматическое значение числа предполагает противопоставление единичного денотата и множества однородных денотатов: ташлар "камни" = таш "камень" + таш + таш … + таш и т. д. Ясно, что биз "мы" (первое лицо множественного числа) обычно относится к мен "я" не совсем так, как таш "камень", яш "мальчик" и т. д. относятся к яшлар "мальчики" и ташлар "камни" и т. д. Названному требованию отвечают формы третьего лица: олар "они" = ол "он" + ол …+ ол. Агглютинирующие языки, характеризующиеся стандартностью грамматических показателей, демонстрируют это и при сопоставлении форм третьего лица множественного числа глаголов и форм множественного числа существительных (Володин 1991, 90). Ср.: таш "камень" – ташлар "камни", алды "взял" – алдылар "они взяли".

Однако такое положение нельзя считать априори правильным для всех тюркских языков. Оно справедливо, например, в отношении якутского языка, в котором -лар как показатель множественности функционирует постоянно. В таких же языках, как азербайджанский и кумыкский, в которых -лар в отношении к одушевленным предметам факультативен, данное теоретическое положение не срабатывает. Так, на парадигматическом уровне определить квантитативную актуализацию референтов глагольной формой алды "он взял" в кумыкском и азербайджанском языках невозможно. В зависимости от обозначаемых им референтов (человек – не-человек или одушевленный – неодушевленный) форма без показателя -лар может актуализировать как один, так и множество референтов.

Принципиально иной характер имеют формы первых двух лиц.

Семантика лица обусловливает первостепенную значимость прагматических аспектов, то есть тех аспектов семантических функций, которые непосредственно касаются отношения содержания языковых единиц и высказывания в целом к участникам речевого акта и его условиям. При реальной соотнесенности субъекта высказывания с говорящим выявляется широкий спектр прагматических оттенков категории лица в кумыкском языке.

Форма первого лица единственного числа обозначает действие говорящего: Савболлашма заман гелди, гетемен (А.Аджиев) "Настало время расставаться, ухожу". Яш заманымдан берли сюемен сени (А. Къурбанов) "С детства люблю тебя". Амалымны фронтдан гелген кагъызын охума башладым (У. Мантаева) "Я начала читать письмо брата с фронта".

Форма первого лица множественного числа обозначает совместное действие говорящего и другого лица (или других лиц): Къыр бабиш балалар тапдыкъ (М. Абуков) "Мы нашли диких утят". Законну бузмагъа къоймасбыз (И. Ибрагьимов) "Не дадим нарушать закон". Гьатта шо ахшам олагъа сёйлеме де сюймей эдик (М. Абуков) "В этот вечер мы даже не хотели с ними разговаривать".

Отмечены следующие два случая употребления формы первого лица единственного числа без показателя лица: а) в речевых ситуациях, обозначающих быструю смену событий или действий: Мен айт, ол айт – эришип йибердик (М. Хангишиев) "Я говорил, он говорил – и мы начали спорить"; б) в сложноподчиненных предложениях открытой структуры, части которых связаны частицей не – не: Мен айтды не, сен айтды не? "Какая разница, я скажу или ты скажешь?"

Второе лицо единственного числа обозначает действие собеседника: Тез гетип барасан (М. Абуков) "Рано уходишь". Уллу болсанг, учарсан, учуп айгъа етерсен (Гь.Анвар) "Когда повзрослеешь, полетишь, долетишь до самой луны".

Форма второго лица множественного числа выражает совместное действие собеседника с другим лицом (другими лицами): Сиз уьйренген гьюнерлени бизге де гёрсетигиз (А.Акавов) "Ваши способности покажите и нам". Гелигиз бизге къонакълай (И. Ибрагьимов) "Приходите к нам в гости".

Третье лицо единственного числа служит для обозначения субъекта действия, не участвующего в речи. Данная грамматическая форма обозначает не только отношение к лицам, не участвующим в речи, но и к предметам: Фермада савунчу болуп ишлей (У. Мантаева) "Работает на ферме дояркой". Москвада университетде охугъанман (М. Ягьияев) "Я учился в Москве в университете". Самолет ерге къона (М. Ягьияев) "Самолет садится на землю".

Третье лицо обозначает отнесенность действия или процесса к другим, не участвующим в акте общения лицам или предметам: Ёлгъа тюшдюлер (А.Салаватов) "Они отправились в путь". Экинчи гюн хоншу юртлардан, шагьарлардан да гелме башладылар (М. Хангишиев) "На следующий день начали приходить из соседних сел и городов".

Таким образом, показатели лица обозначают главным образом референт с разной степенью определенности: первое лицо указывает на субъект коммуникации, второе лицо – на адресат коммуникации и третье – на объект коммуникации. Однако это лишь основные значения финитных форм глагола в кумыкском языке. Кроме названных значений лица кумыкский язык обладает рядом окказиональных значений, которые проявляются в определенных контекстуально-ситуативных условиях.

Окказиональные значения обогащают семантическую сущность финитных форм глагола дополнительными признаками, взаимодействующими с основными. Такое нестереотипное использование финитных форм глагола в некоторых случаях более уместно, чем стандартное употребление: "оно не только не теряет и не видоизменяет как-либо своего значения, а напротив, выступает в своем основном значении особенно ярко, и яркость эта создается как раз противоречием между ней и реальными условиями речи, подобно тому как смех на похоронах или плач на балу будут восприняты резче, чем при других обстоятельствах" (Пешковский 1956, 209).

В своих философских трудах В.Гумбольдт сформулировал понятие "универсальный компонент" как систему универсальных мыслительных категорий, которые лежат в основе языка и не совпадают с конкретными категориями отдельных языков. Следовательно, универсальный компонент – идеальная система категорий. В каждом языке на эту идеальную систему накладываются национальные специфические смысловые элементы, что и приводит к существенным различиям в представлении одного и того же значения в разных языках (Гумбольдт 1984, 69).

Очевидно, что переносное, расширительное употребление личных форм глагола входит в универсальный компонент, то есть представляет собой внутренне глубинное явление языков, в том числе и кумыкского.

Замена первого лица единственного числа первым лицом множественного числа носит универсальный характер. Такая замена свойственна научному и публицистическому стилям. При этом выражается оттенок скромности или, наоборот, величия при указании на говорящего в авторском изложении: Бу масъаланы биз оьзге макъалада гётережекбиз "Эту проблему мы рассмотрим в другой статье".

От такого "авторского" употребления следует отличать использование форм первого лица множественного числа для обозначения социально-речевого интердействия, в котором адресанту приписывается роль производителя и отправителя действия, а адресату – получателя (реципиента и обычно реализатора интердействия (см.: Гаджиахмедов 1991, 140). Субъект как бы привлекает адресата к участию в анализе, развитии мысли. Используется в докладах и лекциях, в учебных пособиях. Например, ситуация, которая часто встречается на лекциях: Гьали заман категорияны маъналарына къарайыкъ (сизин булан бирче) "Теперь рассмотрим значения категории времени (вместе с вами)". В приведенном примере агенсом действия (исполнителем прескрипции) вместе с говорящим (прескриптором) являются многие слушающие (получатели прескрипции).

При таком использовании формы первого лица множественного числа в контексте могут употребляться частицы, которые усиливают семантический оттенок совместности действия, например, гел "давай", гелигиз "давайте".

Существуют контексты или ситуации речи, в которых форма второго лица единственного числа указывает на адресанта сообщения (ты – я). Сени булан гьар заман геч боласан (вместо боламан) "С тобой вечно опаздываешь". В подобных случаях обычно выражается итеративное, цикличное действие.

Транспозиция "мен" адресанта в "сен" адресата используется как стилистически окрашенное средство передачи обобщенного действия или состояния: действие не относится к конкретному собеседнику – подразумевается всякое, любое лицо (Бондарко, Буланин, 144). Действие говорящего выставляется как типичное при подобных обстоятельствах для многих и для всех: Ону-муну гьакъында пикир этесен, планлар къурасан, биревлер булан эришесен… (И. Ибрагьимов) "Думаешь о том, о сем, строишь планы, с кем-то споришь". Аллагьдан алгъышлар тилей деп къоярсан (И. Ибрагьимов) "Подумаешь, что просит у бога благословения".

Форма второго лица множественного числа употребляется при вежливом обращении к одному лицу (сиз вместо сен). В данном случае социально значимым оказывается способ обозначения участников коммуникации, то есть то, какие номинации говорящий выбирает для обозначения своего собеседника – "ты"-номинации или "вы"-номинации. Данюк агъав, Данюк агъав, гиригиз! (И. Ибрагьимов) "Дядя Данюк, дядя Данюк, заходите"; Гелигиз бизге къонакълай (И. Ибрагьимов) "Приходите к нам в гости".

В тофаларском и тувинском языках вместо предикативных аффиксов представлены личные предикативные частицы, полностью повторяющие личные местоимения. Например, в тофаларском Мен келгенмен "Я пришел" (Рассадин, 171). Это справедливо рассматривается как пережиток древнего состояния категории лица в тюркских языках (Исхаков, Пальмбах, 361).

В кумыкском языке действует ряд ограничений на обозначение личных форм глагола. Неупотребительны формы первого и второго лица единственного числа у глаголов, лексические значения которых несовместимы с представлениями о единичном деятеле. Это в основном глаголы страдательного и возвратного залогов: жыйылма "собраться", гийилме "одеться", чечилме "снимать", ичилме "пить", эшитилме "слышаться", ягъылма "гореть", къурулма "строиться" и т. д. Данные глаголы не обладают противопоставлением по лицу внутри парадигмы. От них не существует форм типа "жыйыламан", "гийилемен", "чечилемен" "эшитилемен", "ягъыласан", "къуруласан" и т. д. Следует отметить, что так называемые инфинитные (безличные) глаголы в кумыкском языке обладают разной степенью безличности. Так, субстантивная форма жыйылмакъ "собраться" в единственном числе не образует парадигматические ряды, а во множественном числе имеет формы всех трех лиц. Что же касается глаголов типа гийилме "одеться", чечилме "раздеться" жыйылма "собраться", къурулма "строиться" и т. д., их следует рассматривать как собственно-безличные: они сигнализируют такое действие, которое совершается не субъектом, не адресатом и не объектом коммуникации. Разную степень имплицитности глагольных форм, видимо, следует объяснить семантической природой самих лексем.

Резюмируя вышеизложенное, отметим следующее:

Данная категория характеризует участников сообщаемого факта по отношению к участникам факта сообщения.

С точки зрения словоизменения данная категория в тюркских языках характеризуется: а) противопоставлением показателей трех лиц в рамках двух чисел – единственного и множественного; б) наличием двух типов личных аффиксов в двух первых лицах – полных и усеченных; в) особым оформлением третьего лица (отдельное выражение категории числа и генетически неличный характер показателей лица).

Морфологические категории лица в своем функционировании в различных контекстуально-ситуативных условиях могут получить различные значения, которые могут совпадать, но могут и не совпадать с формально-грамматическим значением лица.

В парадигме императива центральными и наиболее употребительными являются формы второго лица, тогда как в лично-числовой парадигме индикатива формам второго лица эти особенности не свойственны. Разное распределение центральных и периферийных форм в индикативе и императиве объясняется их функционально-семантическими особенностями.

Основное назначение индикатива – передавать информацию о реальных событиях, участниками которых в принципе могут быть и лица (а также не-лица), не участвующие в коммуникативном акте, и лица, участвующие в коммуникативном акте. При этом совпадение участников событий с участниками коммуникативного акта не является обязательным. Напротив, наиболее естественно для говорящего, чтобы он информировал слушающего о событиях, участником которых тот не является. Именно по этой причине формы второго лица являются периферийными в индикативной парадигме. Основное назначение императива – инициировать некоторое событие, агенсом которого в принципе может быть любое лицо, но прежде всего слушающий/слушающие, что и делает формы второго лица центральными в императивной парадигме, а все остальные – периферийными (Храковский 1996, 38).

В индикативе нулевой формой является форма третьего лица. Из этого следует, что в индикативе центральной является форма третьего лица единственного числа.