Имя собственное: исторический экскурс. Рождение ребенка. Имянаречение. Традиции.
Когда произношу я ваше имя,
Мне хочется зевать, скучать, ворчать,
В то время как другие имена,
Когда их произносишь, открывают
Совсем другие двери наших чувств…
В. Шекспир. "Много шума из ничего".
Предпринимая экскурс в историю человеческого мышления, мы не ставим целью вывести все особенности функционирования имени собственного в современном языке из специфики мышления древнего человека, это и невозможно. Однако отметим, что формирование собственных имен не могло не отразить определенные этапы развития мышления человека.
Факт различного восприятия мира древними и современными людьми отмечается многими исследователями, работающими в разных областях: философами, этнографами, историками, лингвистами, литературоведами, в частности, А. А. Потебней, А. Ф. Лосевым, О. М. Фрейденберг, М. Ю. Лотманом, Б. А. Успенским, М. И. Стеблин-Каменским, В. Н. Тороповым, Вяч. Вс. Ивановым, Г. Франкфорт и Г. А. Франкфорт, Т. Якобсеном, П. А. Флоренским, Н. И. Толстым и др. Для нас важно отметить, что названные ученые рассматривают мышление человека в древности не как стадию, исторически предшествовавшую современному взгляду на мир, а как особый тип мышления, доминировавший в те отдаленные эпохи. Это было не примитивное мышление, лишенное логики, а мышление, хотя и обладавшее целым рядом особенностей в сравнении с мышлением современного человека, однако способное решать сложные классификационные задачи [Гусарова: 9].
Фундаментальное различие в отношении современного и древнего человека к окружающему миру, по-мнению Г. и Г.А. Франкфорт, заключается в следующем: для современного человека мир явлений есть в первую очередь "Оно", для древнего – уникальное одушевленное "Ты". Так как для первобытного человека попросту не существует неодушевленного мира, он постоянно сталкивается с явлениями как с "Ты" [Г. Франкфорт, Г. А. Франкфорт 1984: 25].
М. Ю. Лотман и Б.А. Успенский отмечают, что мир, представленный глазами древнего человека, должен казаться составленным из одноранговых, нерасчленимых на признаки, однократных объектов. Расчленению на дифференциальные признаки соответствует расчленение на части ("часть" в древнем сознании функционально соответствует признаку дескриптивного текста, но глубоко от него отличается по механизму, поскольку не характеризует целое, а с ним отождествляется) [Лотман, Успенский 1992: 58-60].
Как подчеркивают исследователи, часть, выступающая вместо целого, – это определенная форма мысли людей в древности. Имя человека также воспринималось как неотъемлемая часть его личности, которая, наряду с прядью волос, тенью, могла замещать его обладателя и являлась носителем индивидуальности его обладателя [Г. Франкфорт, Г. А. Франкфорт 1984: 32; Лотман, Успенский 1992: 59; Топоров 1997: 509; Толстой, Толстая 2000: 597 и др.]. Другими словами, восприятие имени человека было идентично восприятию самого человека.
Концепция тождества имени и его носителя подтверждаются многочисленными примерами, нашедшими отражение во многих древних памятниках культуры. Так, Г. и Г. А. Франкфорт пишут об обряде разбивания глиняных чаш во времена египетских царей – ок. 2050- 1750 гг. до н.э. На чашах были начертаны имена враждебных племен, их вождей и мятежных соплеменников. Цель обряда недвусмысленно определена: египтяне полагали, что, уничтожая имена своих врагов, они причиняют им реальный вред [Г. Франкфорт, Г. А. Франкфорт 1984: 32].
По утверждению Б. Л. Огибенина, исследовавшего вопросы ведийской ономастики, концепция тождества имени и природы носителя имени нашла отражение в "Ригведе" (XIV-XIII вв. до н.э.). Ученый отмечает, что множество имен одного и того же существа рассматривается как отражение его способности появляться в многочисленных формах [Огибенин 1966: 217]. Идентичность восприятия имени и его носителя проявляется и в традиции германских племен давать членам рода имена, аллитерирующие между собой. Этот обычай коренится в представлении, что совпадение или сходство имен означает и физическое родство [Стеблин-Каменский 1978: 38]. Аналогичные представления существовали и у американских индейцев, считавших, что люди, носящие одно имя, – родственники [Ланда 1966: 146-147]. Приведенные примеры ярко демонстрируют особое отношение к имени уже у древнего человека, причем, аналогичное в разных концах Земли, в чем проявляются "общечеловеческие представления о мире, которые закономерно возникали, по крайней мере, у большинства народов земного шара на определенных этапах развития общества" [Редер 1976: 225].
Интересно сопоставить отношение древнего человека к имени с отношением к категориям "время" и "пространство". Каждая стадия человеческой жизни – детство, зрелость, старость – это особое время со своими специфическими качествами. Это могло являться причиной появления у многих народов разветвленной системы имен, так как новое имя, отражая изменившуюся сущность его носителя, служит определенным маркером вступления в следующую, новую временную фазу. Примером этого может служить китайская антропонимическая система, в которой выделяются следующие имена: сяо – детское имя, которое ребенок получает при рождении; мин – главное имя, его дают родители или учитель в школе; цзы – имя, которое получали при достижении совершеннолетия; хао – прозвище, даваемое друзьями или избираемое самим носителем; ши – почетное имя у привилегированной знати [Bauer 1966: 28]. Более или менее сходные антропонимические системы можно обнаружить у многих народов, что отражает тот факт, что восприятие такой важной категории, как время, неразрывно связано с именем [Гусарова: 11].
Особой проблемой, волнующей человека с древнейших времен, является вопрос о соответствии имени объекту, который, по существу, является частью одного из основных вопросов современной философии, так как касается соотношения языка и действительности. Восприятие имени как "священной части существа" отражено в многочисленных этнологических свидетельствах [Федянович 1980; Толстой, Толстая 2000 и др.]. Тождество имени и предмета/живого существа предполагало особое внимание к объекту именования и к выбору имени. В. Н. Топоров отмечает, что архаичным коллективам свойственно понимание имени как некой внутренней сущности объекта, души его носителя, источник силы и процветания или же того, что вкладывается, налагается и т.п.
Как показывает ученый, наречение новорожденного именем в ряде культурно-исторических традиций представляло собой процесс отгадывания внутренней сущности того, кому присваивается имя, и приводит в пример поверье, существовавшее у финно-угров, что если младенец много плачет, то ему выбрали не то имя [Топоров 1997: 508-509].
С древнейших времен люди верили в магическую силу действия имени. Для всех религий, всех народов имя имеет большой смысл и чаще всего связывается с судьбой человека [Флоренский 1990: 320; Синенко 1995: 14; Свирин 1994; Никонов 1988 и др.]. Семантика многих собственных имен в Библии тесно связана с предназначением носителей данных имен. Отмечая связь времени с тем, кому оно принадлежит, М. И. Стеблин-Каменский указывает, что для исландцев времени создания саг имя было частью человеческой личности. Все собственные имена употреблялись только как "воплощенные", т.е. прикрепленные к определенным объектам. Всякое личное имя было своего рода вводной характеристикой его носителя, сообщение о том, что он, например, хромой, лысый и т.п. Таким образом, имя являлось не формой, а содержанием [Стеблин-Каменский 1984: 54-59].
Установка древнего сознания на сокровенную связь имени и его носителя, влияние имени на судьбу человека предполагает, как отмечают исследователи, существование двух подходов к имени – вредоносное и благое, так как через имя можно оказывать влияние на носителя этого имени. Имя наделяется магическими свойствами и используется в обрядности как инструмент. Поношению и осмеянию имени в заговорах, черной магии, проклятиях и т.п. противостоит хвала, величание имени на праздниках, свадьбах и т.д. Отсюда, с одной стороны, имя нуждается в защите, укрытии – поэтому весьма многообразны и часты случаи табуирования имени, замена его дублирующими именами, эпитетами или даже неречевыми сигналами. С этим связано различение бытового и настоящего, тайного имени, знание которого врагом может нанести вред. С другой стороны, открытый вариант имяположения был установкой на усиление положительных моментов: наречение приятным именем, именем-пожеланием, выбор имен из сферы божественного (например, значение современных имен Женнет, Алжанат, Муслим, Муслимат и т.д.) [Топоров 1997: 509; Синенко 1995: 15; Толстой, Толстая 2000: 599 и др.].
Восприятие собственных имен современным человеком отличается от восприятия имен людьми прошлого. Для человека нового времени, по мнению М. И. Стеблин-Каменского, имя даже в том случае, когда оно в то же время нарицательное (как, например, кумыкские имена Бриллиант, Алтын "золото", Гюмюш "серебро" или русские имена Вера, Надежда, Любовь и т.д.), – это ярлык, прикрепленный к тому, кто назван этим именем, внутренне не связанный с тем, к кому он прикреплен. Хотя, как отмечает ученый, и существует сегодня тенденция к осознанию мотивированности имени, для современного человека собственные имена – это все же ярлыки, сами по себе лишенные значения и служащие только для того, чтобы различать тех, к кому эти ярлыки прикреплены [Стеблин-Каменский 1984: 57].
Однако представляется, что отношение современного человека к имени никак нельзя назвать безразличным. Особенно ярко это проявляется в выборе имени, который хотя и определяется зачастую факторами, отличающимися от рассмотренных (например, не стремлением отразить сущность именуемого), тем не менее, отражает определенные устремления именующего и может, в значительной мере, характеризовать если не объект номинации, то того, кто это имя присваивает. Выбор имени, как показывает статистика, определяется в первую очередь модой [Заверюха 2000: 37; Суперанская 2001: 113-115]. Однако представление о том, что, назвав объект определенным именем, можно вызвать желаемые качества, до сих пор существует в жизни наряду с осознанием связи имени с внутренней сущностью называемого. Восприятие имени как своей неотъемлемой части было характерно для Марины Цветаевой. Осознание мотивированности имени явно выражено в стихотворении "Кто создан из камня…": "…мне имя – Марина, // Я – бренная пена морская".
Таким образом, обращение к истории имени собственного позволяет отметить следующие моменты, существенные для целей настоящего исследования. Это, прежде всего важность имени собственного в жизни человека на протяжении всей истории развития общества, что проявляется в особом отношении человека к имени, которое по значимости не уступает отношению к таким жизненно важным понятиям, как "место", "время", с которыми оно было тесно связано. Отношение человека к имени обусловило особое отношение к акту присвоения имени. Восприятие имени имело целый ряд особенностей, наиболее существенными из которых являются следующие: имя человека – это часть его индивидуальности, способная выступать вместо целого, отождествляться с ним. Любой объект и явление воспринимались как индивидуальные и именовались, т.е., по существу, все имена были собственные и воплощенные, именами чего-то или кого-то.
Как свидетельствует анализ примеров, в том числе большое количество из обыденной жизни, функционирование имен собственных в современном языке, иногда в большей, иногда в меньшей степени, оказывается сходным с их функционированием в далеком прошлом. Можно сделать вывод о том, что имя по-прежнему небезразлично его носителю, и говорить о превращении его просто в "этикетку" представляется преждевременным. Хотя, безусловно, роль имени в обществе изменилась, однако, следует признать, что имя не утратило своей важности в жизни современного человека [Гусарова: 17].
Антропонимические традиции тюркских народов, несмотря на наличие значительного количества сходных черт, отличаются неповторимой самобытностью и оригинальностью, отражающей взгляд народа на мир и на место в нем человека. Так, для кумыков понятие фамилии связано, прежде всего, с семьей: все члены кумыкской семьи носят, как правило, одну фамилию – фамилию отца.
В испанской семье, состоящей из трех человек – отец, мать и сын – у каждого будет своя фамилия; при этом фамилия ребенка будет составлена из компонентов фамилий обоих родителей – первой фамилии отца и первой фамилии матери (именно в таком порядке) [Рылов: 6].
Изучение имени дает интересные наблюдения над духом народа. Проявления духовной жизни народа в антропонимии разнообразны. Так, если кумыкские домусульманские имена проявляют видимую связь человека с природой, с тотемами, с устремлениями семьи; то в эпоху мусульманизации, когда появились новые, пришедшие с новой религией иноземные имена, эти имена стали обозначать не столько видимую связь индивида с обществом и семьей, сколько с миром невидимым и священным.
На ранних стадиях развития общества имя – неотъемлемый компонент личности, его второе "я", его душа. Узнать имя человека значило сделать его безоружным перед силами зла. Именно поэтому у древних было принято пользоваться субститутами настоящего имени. Следы этих обычаев обнаруживаются и на более поздних этапах цивилизации.
Во многих древних культурах имя считается настоящим духовным центром человека, в котором в символической форме скрывается его сущность [Tartamella: 21-22]. 3. Фрейд обращал внимание на подобное восприятие имени детьми [Freud: 94]. П. А. Флоренский, говоря о детской речи, заметил, что ребенок до трех с половиной лет "не употребляет слово Я, а говорит о себе в третьем лице и называет себя по имени" [Флоренский 1999: 208]. В этом автор усматривает "наиболее близкое к райскому, наиболее далекое из естественных состояний сознания", в то время как начало использования в детской речи Я символизирует "первый прорыв первородного греха".
В настоящее время (по крайней мере, в европейских культурах) имя утратило свою магическую значимость, но приобрело важное юридическое и бюрократическое значение, хотя идея omen, nomen продолжали волновать авторов и в XX веке. Так, П. А. Флоренский считал, что "именем выражается тип личности, онтологическая форма ее, которая определяет далее ее духовное и душевное строение" [Флоренский 1999: 211], а итальянский исследователь В. Тартамелла связывает фамилию с судьбой ее носителя, утверждая, что фамилия значительно влияет на поведение человека и, как следствие, на его статус в обществе. Указанный автор заявляет о создании новой научной дисциплины – психогномии [psicognomia], которая призвана заниматься влиянием фамилии на нашу интеллектуальную, профессиональную и общественную жизнь [Tartamella: 130 и след.].
Как уже отмечалось выше, несмотря на внешнее сходство, заключающееся в наличии одинаковых единиц (личного имени и фамилии – компонента, передающегося из поколения в поколение), антропонимическая система каждого языка отличается своеобразием функционирования этих единиц. "Равно как и остальные элементы лексики, имена собственные не могут быть правильно интерпретированы и с пользой изучены вне их системы", – пишет К. А. Мастрелле [Mastrelle: XI]. Так, русское имя или фамилия, попадая, например, в стихию итальянских имен, не только проходит фонетическую и грамматическую обработку, но и адаптацию функциональную. Предположим, что русская женщина по имени Светлана Ивановна Петрова вышла замуж за итальянца по фамилии Rossi и живет в Италии, ее полное имя будет зарегистрировано следующим образом: Svetlana Petrova in Rossi. Соответственно, отчество будет утрачено, утрачены будут и все диминутивы типа Света, Светочка, Светланка и пр.; скорее всего в обычной жизни ее будут называть Svetlana (в итальянской огласовке Zvetlana).
Предлог in перед фамилией мужа в составе фамилии замужней женщины (Petrova in Rossi) используется лишь в некоторых официальных документах, например, в паспорте, а в водительском удостоверении может стоять лишь фамилия Petrova. Предлог in обычно опускается и полное имя замужней женщины выглядит в списке сотрудников факультета, следующим образом: Petrova Rossi dottoressa Svetlana или Petrova dottoressa Svetlana. Дети же наследуют фамилию отца [Рылов: 31].
Ю. А. Рылов отмечает курьезный случай взаимодействия различных традиций присвоения фамилий: российская гражданка вышла замуж за гражданина Кубы и при вступлении в брак в соответствии с нашей традицией поменяла свою фамилию на фамилию мужа – Varela (это его первая фамилия). Супруги уехали на Кубу, где у них родился сын, которому – уже в соответствии с кубинским законодательством – была присвоена первая фамилия отца и фамилия матери. В результате получилась фамилия Varela Varela, с которой он живет в России [Рылов: 32].
Имена собственные не только образуют свою собственную систему, но и интегрированы в лексическую систему языка в целом, поэтому они по-разному функционируют в разных языковых системах и соответствующих социумах.
Итак, как с точки зрения функциональной и исторической, так и семасиологической и грамматической антропонимы предстают как совершенно особый класс слов: "В ряде языковых ситуаций поведение собственных имен настолько отлично от соответствующего поведения других языковых категорий, что это невольно наталкивает на мысль о том, что перед нами инкорпорированный в толщу естественного языка некоторый другой, иначе устроенный язык" [Лотман, Успенский: 292].
В Италии женщина, выходя замуж, не меняет своей фамилии и пользуется фамилией мужа как дополнительной в прагматических целях: использование фамилии мужа подчеркивает ее семейное положение или принадлежность к какому-либо клану. Фамилия мужа, как указывалось, вносится в удостоверение личности с предлогом in: Maria Golacchi in Napoletano; в других документах наличие фамилии мужа не обязательно. После замужества на работе женщина продолжает пользоваться своей прежней фамилией, но для соседей и для друзей мужа – она La Napoletano [Рылов: 91] и др.
Когда все хлопоты, переживания и страдания, связанные с появлением на свет ребенка, позади, перед родителями встает вопрос: какое имя дать младенцу. Ведь имя – это первый подарок, если не считать самой жизни, который они преподносят своему ребенку, и подарок этот – на всю жизнь.
Чем руководствоваться при выборе имени? Красивым звучанием? Памятью о друге? Желанием увековечить имя близкого родственника? Модой? Что требуется от имени? От него требуется немало, хотя инструкции на этот счет никаких нет.
Красивых имен в мире очень много, как и красивых одежд. Но мы выбираем себе то платье, которое будем носить с удовольствием, которое подойдет к нашей внешности, советуемся, примеряем его. Так и имя – оно не может быть случайным. Прежде всего, имя должно быть не слишком длинным и трудным. Лучше, если оно легко произносится и запоминается как само по себе, так и с отчеством. Имя обязано звучать красиво, быть изящным по форме, чтобы человеку нравилось собственное имя. "Мне дали при крещенье имя Анна, сладчайшее для губ людских и слуха…" – так не без гордости отзывалась о своем имени Анна Ахматова.
Трудновыговариваемое имя становится помехой при общении, вызывает напряжение у того, кто обращается, и неловкость у того, к кому обращаются. Нельзя, чтобы имя путало, налагало на его обладателя тяжелую обязанность – тянуться за собственным именем, быть "не хуже его".
Человек, по сути, носит сразу три имени: собственное имя, отчество и фамилию. И, выбирая имя, никак нельзя забывать, что ему придется звучать в кругу этих соседей и самому превращаться в отчество. Нельзя, чтобы имя, каким бы красивым оно ни было, звучало полнейшим диссонансом с фамилией человека. Писатель Лев Успенский вспоминает такой случай: "В дореволюционной гимназии у меня был товарищ, носивший прекрасное гордое испанское имя Родриго: у него мать была испанкой. Но отец-то его был русским. Сочетание Родриго Степанов вовсе не казалось нам ни величественным, ни красивым, мы считали его просто смешным".
Побеспокойтесь и о том, чтобы имя не вызывало неприятных ассоциаций. Выбор имени – дело весьма ответственное, хотя и кажется довольно простым. Не забывайте еще вот о чем: у каждого из нас есть свое, личное представление о красоте и свои вкусы. Однако, выбирая имя, нельзя считаться только с собственным вкусом, ведь носить имя будете не вы, а судить о нем – не только вы [Из книги Б. Ю. Хигира "Имя человека, его характер и судьба"].
В основном главный критерий при выборе имени – нравится – не нравится. Существуют еще семейные традиции. В давние годы принято было называть детей по имени отца, деда, бабушки. Выбирая имя для ребенка, следует также считаться с его отчеством и фамилией, чтобы не появлялись Шехерезады Степановны или Раули Магомедовичи.
"Имя твое – птица в руке,
Имя твое – льдинка на языке.
Одно-единственное движение губ…
Мячик, пойманный на лету,
Серебряный бубенец во рту",
– писала когда-то Марина Цветаева. Пусть же так звучат имена наших детей.
В кумыкской семье рождение ребенка всегда отмечалось как большое радостное событие, но рождение сына праздновалось особо торжественно. Многодетность рассматривалась как признак семейного благополучия, хотя семья и не любила говорить посторонним о своем численном составе, особенно о мужской ее части, из боязни "сглаза".
Еще перед тем, как отправить свадебный поезд в дом жениха, один из почетных гостей желал невесте иметь много сыновей и только одну дочь. В ответ на оказанную услугу пожилые люди также всегда говорили: "Чтобы твоя жена родила себе сына", а обращаясь к молодой женщине: "Чтобы ты родила сына, чтобы ты была сыта".
Существовало очень много основанных на суеверии обычаев, выполнение которых, по народным представлениям, должно было охранять мать и будущего ребенка от "дурного глаза". Очень многие приметы были связаны с частыми у беременных женщин прихотями в выборе пищи.
Женщины рожали дома с помощью повитухи – "аначы къатын". Муж роженицы в течение пяти-семи дней не должен был показываться жене. Он жил у своих родственников или уходил в поле. Присутствие матери при родах дочери не одобрялось. Как правило, она приходила только после благополучных ее родов. В каждом ауле имелись 3-4 женщины, обладавшие практическим опытом приема родов. Их приглашали на помощь с появлением у женщины первых признаков родов. Повитуха, принимавшая роды, считалась при этом как бы второй матерью родившихся и всегда пользовалась вниманием со стороны семьи, детей, которых она принимала. В семье принято было приглашать одну и ту же бабку для приема детей, если при ней роды проходили удачно. Существовал обычай тщательно охранять комнату, где проходили роды, чтобы уберечь роженицу от влияния "вредоносных сил", "дурного глаза" и т. д. Считалось, что злая женщина может повредить роженице, если она принесет с собой золото и особенно ртуть (гюне сув).
Чтобы "предохранить" как ребенка, так и роженицу от "дурного глаза", к дверям, через которые проходили посетители, ставили что-нибудь железное, чаще всего лемех от плуга или топор [Гаджиева: 194-195].
После благополучного рождения ребенка в доме все оживлялось. Радостную весть сперва сообщали свекрови, а потом другим членам семьи. За это они делали добрым вестникам подарки. Принято было снимать с головы отца новорожденного папаху, которую он выкупал, давая какое-либо вознаграждение вестнику.
С появлением на свет ребенка в доме начинались приготовления к торжествам. Готовили в большом количестве горячую халву, бозбаш и другие кушанья. Поздравлять семью с рождением ребенка приходили все родственники, друзья и соседи. Всех посетителей приглашали к столу и угощали.
Примерно через неделю ребенка торжественно укладывали в люльку и нарекали ему имя. В этот день принято было посылать приглашения соседкам и родственницам, которые, как правило, приходили с подарками. Мужчины на этой церемонии не присутствовали (рождение ребенка, особенно сына, отмечалось ими отдельно). Имя, которое заранее семейный совет наметил дать ребенку, первым называла бабка – "аначы къатын". С ребенком на руках она занимала самое почетное место среди гостей. Бабка в первый раз укладывала ребенка в люльку, обращая на это внимание всех присутствующих.
К выбору имени для ребенка кумыки относились с особым вниманием. С рождением ребенка каждый предлагал имя, но принималось то, которое получало одобрение большинства и особенно нравилось старшим в семье, причем согласия матери на это не требовалось. По традиции, кумыки давали своим детям имена умерших предков, особенно родителей. Девочке, если мать умирала от родов или если отец девочки умер до ее рождения давали имя Пашманханым ("Госпожа печали").
До 2-3-летнего возраста кумычки укладывали детей в люльку (бешик). Бешик представлял собой род маленькой, очень узкой деревянной кроватки, поставленной на качающиеся полукруглые подставки. Сверху вдоль кроватки, на высоте нескольких сантиметров, укреплялась круглая жердочка, к которой привязывались полосы из материи. Этими полосами ребенок с вытянутыми руками и ногами плотно привязывался к люльке. В люльку клали шерстяные матрасы, в которых делалось круглое отверстие для камышовой трубочки. Ребенка привязывали к люльке с таким расчетом, чтобы моча попадала в камышовую трубочку, не пачкая постель, и выводилась в особый горшочек, прикрепленный к люльке снизу [Гаджиева: 196-197].
Бешик до некоторой степени был неудобным "жилищем" ребенка. В бешике он не мог пошевелить даже пальцем, мать кормила его, подсаживаясь к люльке, затем качала, пока он не уснет. Женщина в бедной семье была настолько обременена работой, что не имела возможности в течение целого дня вынуть ребенка из бешика и развязывала его только два раза в день – утром и вечером. Женщины старшего поколения рассказывают, как они целыми днями сидели за ткацким станком, за шитьем, починкой одежды, обработкой кожи, шерсти, одновременно качая ногой люльку с плачущим ребенком. Только в крайнем случае, если младенец не успокаивался, его на время развязывали и вытаскивали из люльки.
Кумыки, как и все мусульмане мира, имянаречение проводят по одному и тому же сценарию: так, как это делал Пророк Мухаммед еще 14 веков назад. Процедура эта простая. Называется гьакъикъ "акика".
Проводить ее, как правило, доверяют специально приглашенному имаму или другому религиозно подкованному человеку. Но среди современных кумыков есть достаточно эрудированные молодые отцы, которые в состоянии сами провести обряд. Благо он не сложный.
Ребенка кладут на подушку лицом по направлению к Каабе – главной святыне всех мусульман в Мекке. В правое ухо ребенку произносят слова молитвы – азана и нашептывают его собственное имя и имя его отца, в левое ухо читают другую, но близкую по содержанию молитву – икамат. Мусульмане верят, что в день воскрещения всех будут вызывать по тому имени, которое ему дали во время "акики". Тогда и станет известно, чем человек наполнил свое имя. Обессмертил он его или обесславил. Чего человек больше принес в мир под этим своим именем – светлого или темного, добра или зла. И в результате – достоин он награды или наказания.
Дают имя родители, а наполняет его содержанием сам человек. Право имянаречения первому ребенку давалось матери супруга, т.е. бабушке новорожденного по линии отца.
После всех ритуальных действий следует застолье. В давние времена счастливые родители должны были выставить на угощение одного барана, если родилась девочка, или двух баранов, если в семье появился мальчик. Сегодня это чаще традиционные угощения, выпечка, сладости.
Так делали наши предки, так делаем мы, так будут делать наши дети.
Желательно, чтобы сразу же после рождения ребёнка отец прочитал в правое ухо новорождённого аль-азан, а в левое – аль-икамат. Это сунна. В хадисе, переданном от Али, рассказывается: "Те, у кого родился ребёнок, пусть прочитают в правое ухо младенца аль-азан, а в левое – аль-икамат". Также, по свидетельству Ибн Аббаса, Пророк прочитал в правое ухо своего внука Хасана аль-азан, а в левое аль-икамат.
Смысл и тайна чтения аль-азана и аль-икамата в уши ребёнка заключается в следующем. Первыми словами, услышанными новорожденным в этом мире, будут слова возвеличивания и восхваления Аллаха и свидетельство пророческой миссии Его Посланника Мухаммада (мир ему и благословение), а так же призыв к служению Аллаху, к благочестию и добру.
Кроме того, слова свидетельства Единобожия (Ла илагьа илла ллагь) прогоняют проклятого шайтана, защищают ребёнка от его козней.
Следующим суннатом по случаю рождения ребенка является ат-Тахник. Он заключается в том, чтобы помассировать слева и справа дёсна младенца мякотью спелого финика. Если нет фиников, можно использовать любую сладость: мёд, конфеты, сахар. О желательности этого свидетельствует хадис, который передал Абу Муса: "Когда у меня родился сын, я привёл его к Пророку. Посланник Аллаха назвал его Ибрахимом и потёр его десны мякотью финика".
Возможно, смысл ат-тахник, состоит в том, чтобы дать почувствовать новорожденному в этой жизни первым не горечь, а сладость – сладость Жизни и Веры. Совершать этот ритуал, как и другие ритуалы, лучше доверить человеку Богобоязненному, честному, доброму. Тогда больше вероятности, что в ребенке укрепятся положительные качества, а дальнейшее поведение и характер ребёнка будут соответствовать Исламу.
Как известно, круг вопросов, связанных с продолжением потомства – один из самых важных в жизни человека. Когда девушка становится невестой, выходит замуж, люди, наряду с благословением и пожеланием удачи, дают ей в руки ребенка, выражая невесте свое пожелание видеть ее матерью.
Можно привести бесчисленное множество таких примеров из эпосов тюркских народов, но мы ограничимся упоминанием лишь одного из них. Так, из книги "Китаби Деде Коркут" мы узнаем, что по случаю рождения детей в племенах устраивались пиры. Тех, у кого в семье был сын, усаживали в белый шатер, у кого дочь – в золотой.
После того, как женщина забеременеет, она начинает проявлять склонность к употреблению кислой и кисло-сладкой пищи. Эта особенность продолжает сохраняться в течение 5-6 месяцев, а иногда и дольше. Согласно верованию, если не дать в это время беременной женщине то, что она просит, ребенок в ее чреве грозит оказаться несовершенным. Вот почему люди, окружающие беременную женщину, желая, чтобы будущий ребенок был во всех отношениях совершенным, чтобы с самого начала предупредить появление каких бы то ни было нежелательных отклонений, обращались к помощи разного рода средств.
Следующие народные премудрости вызывают интерес именно в указанном аспекте. После того, как проявилась беременность женщины: 1) в дом, во двор в течение 6-ти месяцев нельзя приводить зайца, иначе новорожденный будет с заячьей губой; 2) если беременная посмотрела на рыбу или поела рыбное блюдо, ее будущий младенец поздно овладеет речью или же будет совершенно немым; 3) беременной женщине строго запрещалось смотреть на обезьяну; 4) если переступить через ноги беременной в момент, когда она спит, то ребенок родится хромым; 5) своим характером и внешностью ребенок будет похож на того человека, на кого смотрит мать; 6) если смотреть в зеркало, ребенок будет красивым; 7) если беременная поест гранат, ее ребенок будет красивым, айву – его щеки будут румяными, арбуз – будет питать холодное отношение к дому, к семье, став взрослым и т.д.
С целью не допустить рождения несовершенного ребенка, забеременевшая женщина все время старается быть приветливой и обходительной. Везде она старается задержать свой взгляд: на красивых цветах, на воде, небе, радующих душу красках. Вообще, при рождении ребенка люди пытались также определить его будущее по ряду физических признаков. Так, если лоб новорожденного покрыт волосами, считалось, что мальчик будет жестоким; если крупная голова – будет умным; если глаза желтые – мошенником; если на пупке родинка – ему сулили быть большим человеком. Вдобавок ко всему этому, если ребенок появился в нечетный день недели, то следующий ребенок в этой семье должен быть мальчиком. Если во время своего рождения ребенок поднимал ручки к ушам, то окружающие преисполнялись уверенности в том, что он будет известным человеком; если же они оставались на груди – умным человеком; если двигались, словно отыскивая что-то, то у него в будущем будет недобрый нрав.
После отрезания пуповины, младенца купали. В воду при купании добавляли соль с той целью, чтобы ребенок впоследствии был правдивым, стоящим на своем слове, отличался смелостью и сообразительностью. Не напрасно, что даже в наше время, если кто-то проявляет малодушие, говорит неправду, ведет себя легкомысленно, то о нем говорят, что у него "нет соли", что он родился "без соли". Во время купания ребенка мать не приближается к нему. Напротив, младенца приносят к ней. Делается это для того, чтобы ребенок и в дальнейшем отзывался всегда на ее зов, уважал ее.
Если новорожденный бывает очень слаб, в мочке правого ушка у него прокалывают отверстие и вдевают серьгу, независимо от пола ребенка. Этот ритуал встречается в Азербайджане – в Шамахе и Нахичевани. Этого ребенка называли или Дурсун "пусть живет" или же присваивали ему имя отца или матери.
Когда у ребенка прорезываются первые зубки, дома из семи видов зерновых культур готовится еда и проводится обряд. Согласно верованию, благодаря этому зубы у младенца прорезаются быстрее и безболезненно. Тот, кто увидел первым прорезывающийся зуб малыша, делал ребенку подарок. Если первой увидела мама, она не говорила об этом никому. На вопрос, прорезался ли зубчик у малыша, она отвечала: "Не знаю".
Только после того, как ребенок достиг годовалого возраста, ему подрезают ногти, стригут волосы. Причем их не выбрасывают. Ногти обычно заворачиваются в лоскуток чистой материи, которую прятали в одну из щелей на стене дома или в полу. Хранят и первые остриженные волосы младенца. Голову ребенка брил дедушка. Первые остриженные волосы малыша взвешивали бумажными деньгами и на эту сумму делали садака.
Укладывая спать своих детей, кумычки пели им колыбельные песни – "бешик йырлар", "лайлалар", "къакъакълар". Каждая мать обычно сама сочиняла их, сообразно со своими желаниями, стремлениями, душевными переживаниями.
Во многих отношениях привлекательны колыбельные песни, имеющие исключительно важное значение в жизни ребенка. Песни являются не только средством усыпления ребенка, в них выражается и ряд серьезных целей, обусловленных реальными жизненными отношениями. К примеру, стремление матери вырастить ребенка мужественным героем, достойным сыном своей Отчизны и народа. Эти обряды значительны и интересны тем, что в них проявляется человеческая солидарность, взаимопомощь, объединенность общим чувством, связанным с самым добрым и священным – рождением ребенка.
Приведем несколько строк из колыбельных песен (для мальчиков).
Ат туягъын тай басар,
Дёрт де уланым бирге оьсер.
Терен харшны салырбыз,
Тойгъунча ашлыкъ алырбыз
Бийлеге, бийкелеге
Сизин къазакъ этмесмен.
Гюнлюк ишин ишлеме
Анагъыз да гетмесмен.
Ананг алсын алтын топ,
Сен сав болсанг, маллар кёп.
Гьамри оьзенде сув да кёп,
Башлы тюзде ер де кёп.
Барып сабан салырсан,
Арив къызны алырсан.
Пожелание:
Кисе-кисе дарай гийсин
уланым.
Къыналы къуйрукъ атгъа минсин
уланым,
Бир къолуна къыргъый алсын
уланым.
Ол къыргьыйны гьавгьа салсын
уланым,
Гьавалардан къазлар тутсун
уланым,
Къалалардан къызлар алсын
уланым,
Барындан да ажайын сюйсюн
уланым.
(Из материалов известного ученого-фольклориста А. М. Аджиева).
"Пусть в шелках ходит
мой сынок,
Пусть ездит на рыжехвостом коне
мой сынок,
Пусть на одной руке держит ястреба
мой сынок,
Пусть ястреба пустит на охоту
мой сынок,
Пусть на лету ловит гусей
мой сынок,
Пусть из дворцов невест возьмет
мой сынок.
Пусть больше всех любит свою мать
мой сын".
Или высказывалась такая мечта матери:
Ананг берсин алтын топ.
Сен сав болсанг, маллар кёп
Башлый тюзде ер де кёп.
Гьамри оьзенде сув да кёп.
Барып сабан саларбыз,
Сюйген къызынг аларбыз.
Тай атынга минерсен.
Танглап къызны аларсан.
"Дорогой мамин золотой мячик,
Если ты будешь здоров, богатство будет.
И земли много на Башлынской низине,
И воды много в Гамри-оьзен.
Пойдем, посеем там хлеба.
Возьмем твою любимую девушку.
Ты будешь ездить на своей лошадке.
Прибудешь в достойный дом,
Выберешь там себе невесту".
Другая колыбельная:
Къакъакъ-къакъакъ къаргъалар.
Къанаты сынса ёргьалар.
Тирмен башда чоргъалар.
О кимни тирменидир?
Биякъайны тирмени.
Биякъай къайда барасан?
Бал ашама бараман.
Бал ашап къачан къайтасан?
Къыш чыгьып яз болгъанда,
Бала къазлар къаз болгъанда.
"Кар-кар" каркают вороны,
Если сломают крыло, плетутся по земле.
Над мельницей – желоба.
- Чья эта мельница?
- Бияка́я мельница.
- Биякай, ты куда идешь?
- Иду лакомиться мёдом.
- Мёд поешь - когда вернешься?
- Когда пройдет зима и наступит весна,
Когда гусята станут гусями".
Пожелание матери:
Яшым-яшым яшасын,
Яз емишлер яшасын.
Уллу болсун, уьй болсун.
Уланыма той болсун!
Мени уланым атлансын,
Ат гётермес тон гийсин,
Тонуна дарай тишлесин.
Шиша къалалар ишлесин,
Сагъа хадиргюн тувсун
Арбалар-атлар булан.
Дагъы да хадиргюн тувсун
Къаягент къаплар булан
Сагъа хадир, сагъа алгъыш,
Етмесин сагъа къаргьыш,
Сагъа къаргьыш етмесин.
Сенден девюр гетмесин!
Хадир гюнлю, хас тонлу,
Хас ягъалы акъ тонлу.
Ягъаларына хан гюелер тиймесин,
Сюймегенлер сени онгмасын.
"Дитя мое, дитя мое пусть здравствует,
Пусть ест свежие фрукты,
Пусть вырастет, пусть женится,
Пусть состоится его свадьба!
Пусть сын мой сядет на коня.
Пусть оденет шубу такую,
Что и конь его еле поднимет,
Пусть покроет свою шубу тафтой.
Пусть дворцы светлые построит,
Пусть к тебе придет счастье,
Груженное на подводах и лошадях,
И еще пусть придет счастье
Полными каякентскими мешками.
Счастья тебе, добрые пожелания тебе.
Пусть тебя не настигнет проклятье,
Пусть проклятье тебя не настигнет.
Пусть тебя благополучие не покинет!
Благоденствующий, одетый в шубу
С воротником из дорогого меха.
Воротник пусть моль не тронет,
Кто тебя не любит, пусть счастья не увидит"!
[Гаджиева: 200].
Существует древний обычай называть детей именами ближайших родственников: отца, матери, деда, бабки и т. д. Среди кумыков не принято давать ребенку имя человека, который жив. Однако этот обычай в последнее время нарушается.
Широко распространен обычай давать детям имена праотцов, пророков, известных людей. Считается, что заслуги и праведность великого человека помогают тому, кто носит его имя, идти по верному жизненному пути.
Не принято давать мужское имя женщине, а женское – мужчине.
У кумыков издавна существовал обычай давать имена в честь предков. Имена эти распространялись и на девочек, и на мальчиков. Честь и право дать своим детям имя отца или матери предоставлялась старшему сыну. Причем не имя живых деда или бабушки получает новорожденный, а нарицательные слова абай, атай, агъай, инив, адаш, которые уже стали и собственными именами.
В семье человека обычно называют словами, которые выражают то или иное родственное отношение. При обращении к матери дети, например, называют ее анам "(моя) мама", а своих отцов называют атай "отец". Обращаясь к бабушке, говорят биби, а к дедушке абий. Существуют также соответствующие формы в разговоре между братьями и сестрами. Младшие по возрасту сестры и братья в разговоре со старшей сестрой называют ее апай, а старшего брата – агъай, младшего – инив, не называя собственного имени или же добавляя термин родства к собственному имени.
Анализ этого явления показывает, что термины родства, которые употребляют люди в повседневной жизни, обращаясь друг к другу, не всегда выражают их истинные кровнородственные связи.
Обычай имянаречения в Дагестане был тесно связан с комплексом других обычаев, сопутствующих рождению ребенка. Вообще, рождение ребенка наряду с созданием новой семьи отмечалось очень широко. Оно было сопряжено с большим числом обычаев и обрядов, начиная от момента рождения ребенка, первого укладывания его в люльку, собственно имянаречения, первой стрижки, появления первых зубов, первого шага ребенка, достижения годовалого возраста. Каждому из перечисленных событий придавалось особое значение, оно отмечалось торжественно, с приглашением гостей, угощением, устроением увеселительных мероприятий. Иными словами, рождению нового человека кумыки традиционно придавали исключительно большое значение и широко его отмечали.
Имянаречение в традиционной системе других обычаев и обрядов было непосредственно связано с обрядом укладывания ребенка в колыбель, обычно на шестой-седьмой день после его рождения. По этому случаю устраивали торжество, резали жертвенного барана (къурман мал) и накрывали обильный праздничный стол. На ритуальное празднество приглашались родственники и соседи, которые приходили с подарками для новорожденного.
Между тем молодая мать пеленала ребенка в большой шелковый платок и передавала его свекрови. Свекровь либо, по её выбору, одна из женщин, известная своей добродетелью и благополучием, купала ребенка, а затем, уложив в люльку, пеленала его, выражая благопожелания (алгъыш). Благопожелания произносили присутствующие при обряде женщины и старики, которых по окончании процедуры пеленания ожидали угощения и подарки.
Имя ребенку при укладывании в колыбель давали обычно дедушка, бабушка либо кто-нибудь из близких старших родственников. Дедушка, как правило, давал имя внуку, а бабушка – внучке. Второго ребенка могли наречь другие близкие родственники или друзья, в том числе и кто-либо, вошедший в комнату первым во время церемонии первого укладывания в колыбель.
Давая имя, обычно заботились о том, чтобы оно придавало ребенку соответствующие качества: мальчику – силу, мужество, высокое положение, девочке – красоту, счастье, нежность, благополучие, высокое положение. Последнее обстоятельство и обусловливает множество кумыкских имен, включающих элементы: хан "царь, владыка"; бек "вождь"; "могучий, сильный", герей "могучий", мурза "царевич", ханум "госпожа", которые изначального смыслового значения в имени не имеют, а носят вспомогательный характер, чтобы красиво завершить имя, но в то же время как бы возвышают носителя (носительницу) имени.
В традиционных многодетных семьях особое значение придавали рождению сыновей: сын – продолжатель рода, наследник и защитник семьи, родной земли, Отечества. Человек, первым сообщивший отцу или деду известие о рождении мальчика, получал весьма значительный подарок – сююнчю. Что касается рождения девочек, то к нему относились более сдержанно.
Существовала даже система имянаречений, которая призвана была ограничить рождение девочек в семьях, где рождались только девочки. К этой ограничительно-заклинательной системе относятся имена типа Таманкъыз / Къызтаман – "довольно девочек", Улангерек "нужен мальчик" и др. Этим же обстоятельством объясняют тот интересный факт, что женских имён у кумыков, карачаевцев и балкарцев почти вдвое меньше, чем мужских имён, хотя число женщин здесь во все времена, как и у других народов, было приблизительно равно числу мужчин. Кроме того, использовались имена-заклинания, которые призваны были прервать смерть рождавшихся мальчиков (например, Къалсын "пусть останется", Оьлмес "не умрет", Тохтар "останется, остановит смерть", Къалыркъыз "девочка не умрет, останется", Къойсун "пусть оставит" и т.д.).
Имеющийся в нашем распоряжении материал позволяет заключить, что наречение детей именами предков представляет собой явление весьма распространенное. Существование обычая давать новорожденному имя умершего близкого родственника следует отметить у всех народностей Дагестана. Между тем, прослеживая, в связи с наследственными именами, различные формы обращения, бытующие среди местного населения, можно заметить, что обращение по родству к детям, получившим имена своих предков, в одном случае является более значимым и имеет гораздо более широкое распространение, вследствие чего термины обращения по родству затем становятся личными именами людей, а в другом – оно не только не выходит за пределы семьи, но и внутри нее имеет довольно узкое, дробное употребление, отражая реальное отношение родства этого лица лишь по отношению к говорящему. В этом случае термин родства не становится личным именем.
Давать новорожденному имя умершего близкого родственника связано и с тем вниманием, некоторым даже почтением, с которым родственники относятся к такому ребенку. Благодаря тому, что они заимствовали имена своих предков, последние бывают окружены в семье всеобщей заботой и вниманием. Таким образом, уважение к своим умершим родителям переносится и на ребенка, в честь которых он назван. Но это, однако, не распространяется на другого из супругов, который может считать себя не обязанным относиться в силу этого с уважением к своему сыну или дочери.
Следует подчеркнуть, что тюркское этническое мышление и поведение ярко проявляются в обрядах при наречении личного имени. Личное имя для тюрков является жизненно важным [Олонхо: 123, 131], и чем далее в глубь веков, тем более это заметно. "По древним народным представлениям имя обладает магической силой, якобы влияющей на всю судьбу человека, и поэтому выбору имени придавалось особое значение" [Манас кн. 1, 519, прим. 75].
Вопросу о наречении имени у тюркских народов уже в 1911 г. была посвящена программная статья А.Н.Самойловича, где сформулирована задача "произвести весьма интересное в культурно-историческом отношении сравнительное исследование личных имен всего турецкого народа" [Самойлович 1911: 299]; имеются в виду имена всех тюркских народов. Для осуществления такого исследования требовались не только полные алфавитные списки имен, мужских и женских, по отдельным народам, но также и подробные указания, в каких случаях, в какую историческую эпоху, кому и почему давалось или дается определенное имя. Дополнительно к этому необходимы не менее существенные сведения, через какое время после рождения нарекается имя и кем именно нарекается (родителями, родственниками или – в прежние времена – шаманом, муллой, должностным лицом, ханом). К сожалению, и к настоящему времени подобные сведения системно не собраны.
У тувинцев в сравнительно недавнем прошлом имя давалось ребенку по прошествии нескольких недель, месяцев или даже лет, а еще в XIX в. мальчик получал "мужское" имя в возрасте 10 и даже более лет; до этого его называли просто "мальчик", "сын" и т.п. [СЛИ: 305].
У якутов с целью предохранить новорожденного от болезни и смерти, обмануть "злых духов" вместо полученного при рождении имени (оно становилось запретным) давали прозвище, которое употреблялось как имя (чаще всего это были "некрасивые" слова) [СЛИ: 359]. Сходные обычаи наблюдаются у тувинцев [СЛИ: 305-306], каракалпаков, кумыков и других тюркских народов в случае тяжелой болезни ребенка.
У калмыков наречение новорожденных "плохими" именами (например, Мекля "лягушка", Эн биш "не этот", Аркинчи "пьяница", Му "плохой", Мухара "плохой черный", Мучиря "плохое лицо" [СЛИ РСФСР: 226, 227] также "связано с желанием родителей сохранить жизнь ребенку и ввести в заблуждение злых духов, чтобы ребенок не был ими замечен. Из суеверных же побуждений очень часто младенца-мальчика нарекали женским именем и наоборот" [СЛИ РСФСР: 227].
У нанайцев схожий обычай ситуативно обусловлен: "Если ребенок серьезно заболел, ему сразу же меняли имя, стараясь назвать его каким-нибудь неприятным словом, чтобы злые духи не захотели с ним связываться" [СЛИ РСФСР: 259].
В переходной обрядности ранней стадии у тюрков особое место отводилось собаке. По словам Ф. Ф. Илимбетова, "собака играла центральную роль в магических обрядах башкир, туркмен, чувашей, казанских татар, якутов". По-видимому, аналогичное положение можно было бы наблюдать и у некоторых народов Сибири. Так, у эвенков, которыми было принято, что "колыбель новорожденному должен делать чужой человек", существовал обычай, предписывавший: "В новую колыбель положи щенка, чтобы ребенок не болел" [Павлова: 294].
С самых незапамятных времен люди связывали имя человека с его внутренней сутью. Причем детишек никогда не называли просто так. С присвоением того или иного имени у наших предков было связано множество ритуалов. У индейцев, как известно, было два имени: ложное и истинное, которое скрывали, поскольку считалось, что узнавший его получает власть над судьбой человека, обретает способность распоряжаться его жизнью и смертью. В примитивных племенах имя служило отражением сразу всех сторон существования человека. Оно отвечало на вопрос, кто ты, какой ты, что ты умеешь, чем занимаешься и какое место занимаешь в племени. Новорожденному имя давалось по прошествии некоторого времени после появления на свет, когда проявлялась какая-нибудь характерная черта малыша. Подрастая, ребенок получал другое имя, а затем и третье. У каждого человека было как минимум два имени: детское и взрослое. Взрослое имя было связано с важнейшим ритуалом – посвящением – и отражало не только какие-то реальные успехи и способности подростка, но и означало переход в совершенно иной социальный статус.
В Японии до сих пор некоторые знатные и одаренные личности имеют до тридцати имен, сменяя их одно за другим, – по мере смены профессии художника, поэта, каллиграфа, воина и т. д.
Обретение имени – одно из важнейших событий в жизни любого черного африканца. По его убеждению, имя – пропуск в человеческий мир, своего рода удостоверение личности, если угодно, – путеводный знак. На западе Африки детей принято называют по дням недели, в которые они родились. В этом тоже сокрыт некий сакральный смысл, отчасти напоминающий астрологические прогнозы. По упомянутому признаку определяют, какой день недели или какая часть суток наиболее благоприятны носителю того или иного имени, а какие, напротив, грозят опасностью. Между прочим, бывший Генеральный секретарь ООН, ганец по происхождению, Кофи Аннан родился в пятницу, на что указывает его имя. У кумыков из названий недель встречается только Жума "пятница" и Хамис "четверг".
У йоруба на западе Нигерии ритуал наречения календарно строго регламентирован. Для мальчиков он проводится на седьмой день рождения, для девочек – на девятый, а для разнополых близнецов – на восьмой. До этого момента ни мать, ни ребенок не покидают помещения, где прошли роды. В начале обряда ребенка показывают родственникам. На крышу хижины выплескивают кувшин воды, а самая старшая из женщин подставляет младенца под льющиеся сверху струи. Под его плач и одобрительные возгласы зрителей подносятся подарки. В этот момент обычно закалывают быка, а если семья победнее, довольствуются отрезанием головы курице.
Затем наступает самый важный момент: местный оракул предсказывает будущее новорожденному и в соответствии с этим дает ему имя. Причем не одно, а сразу три или четыре, чтобы вложить в них побольше пожеланий, гарантирующих ясное и счастливое будущее. В самом первом имени обычно запечатлеваются обстоятельства рождения нового члена общины, подчас достаточно интимные.
В арабских странах существует другая традиция. С первого до третьего дня после рождения мальчики, как правило, носят имя Мухаммед, в честь пророка, основателя мусульманской религии. По истечении этого срока родители могут оставить новорожденному это имя или заменить его на новое. Девочки в течение первых трёх дней после рождения обычно носят имя Фатима – в честь дочери пророка Мухаммеда (от её внуков, детей сыновей – аль-Хасана и аль-Хусейна, – происходят все многочисленные в мусульманском мире потомки "семьи пророка". По истечении этого срока (обычно через неделю) родители могут заменить его другим или оставить новорожденному это имя.
Вместе с тем в некоторых арабских странах существуют собственные обычаи присвоения имени ребёнку. Так, в Египте ещё со времён фараонов существует праздник "субуа мавлуд" ("седьмой день со дня рождения ребёнка"). Подготовка к нему ведётся в течение всей недели под руководством матери и женщины, оказывавшей помощь во время родов (закупаются сладости, свечи, подарки). Если родился мальчик, то берут красивый "ибрик" (то есть кувшин – слово мужского рода), а если девочка, то – "кулля" (тоже кувшин, но женского рода). В них ставятся семь свечей, на каждой из которых написано то или иное имя собственное. Ребёнок получает то имя, которое написано на последней догоревшей свече (чтобы жизнь его была долгой).
В Мавритании этот обычай несколько изменён. Вместо свечей в этой стране берут три одинаковые деревянные палочки и на каждой пишут имя близкого родственника. Затем палочки подносят матери, которая наугад вытаскивает одну: написанное на ней имя присваивается ребёнку.
Как и все на свете, имена имеют свою историю. Они возникают, изменяются, исчезают. С приходом Советской власти в 1917 году традиция именования снова изменилась, но изменения коснулись скорее порядка присвоения имени. Система именника и его мусульманская основа все же сохранились, хотя строгого соответствия имени "святого", упоминаемого в определенный день, и имени ребенка, рожденного в этот день, уже не было. Правда, в 20-30-е годы XX века была предпринята попытка изменить и систему антропонимикона: в него стали включаться так называемые "новые модные" имена, которые давали на октябринах – торжественной церемонии наречения именем нового члена нового общества. Весьма распространенными у некоторых народов были Вилор (Владимир Ильич Ленин, Октябрьская революция), Владлен (Владимир Ленин), Октябрь и подобные. Во многих календарях того времени предлагались новые имена, чтобы люди выбрали "правильное" имя.
Как сейчас быть тем, кого родители в идеологическом ударе "наградили" такими именами как Пятилетка, Ленин, Сталина, Трактор, Даздраперма ("ДА ЗДРАвствует ПЕРвое МАя!")? Узбеки, несмотря на сильное влияние ислама и коммунистической идеологии, давали имена Октябрь, Октябрьжон, Совет, Совхозбек, Фидель и т.д.). Подменили культуру, подменив по древним магическим понятиям самое сокровенное – наши имена. Вообще же, в истории имен дивных и чуждых национальному духу было немало. Вспомним лезгинские имена Ленин, Сталин, Маркс, Энгельс, Мельс (сокр. от Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин), Трактор, Победа, Октябрь, Январат и т.д. Необходимо отметить невосприимчивость кумыкского именника к онимам подобного характера. Кумыкский именник в отличие от узбекского или лезгинского не отразил внешние события, которые происходили в стране в те годы.
После кемалистской революции перемены у турок произошли и в той области лингвистики: у турок появились фамилии. Закон об их введении был принят в 1934 г. и вступил в силу с 1 января 1935 г. До этой реформы турок имел только имя. Большинство имен было арабского происхождения и пришло вместе с исламом – Али, Хасан, Хюсейн, Ибрагим, Кемаль, Мустафа, Осман, Зия. Были и иранские, проникшие в турецкую антропонимию через влияние персидской литературы, – Ферхад, Рюстем, Рушен, Нежат, Пертев. Чисто турецких оставалось мало – Орхан, Яшар, Дурсун, Эртогрул, Демир.
Отсутствие фамилий вносило большую путаницу в работу почты, в дела администрации, учета и т. п. Тем более, что самыми распространенными, особенно у крестьян, были три-четыре арабских имени – Мехмед – сокращенный вариант имени основателя ислама, пророка Мухаммеда. Это имя настолько широко распространилось в Турции в крестьянской среде, что турки прозвали своих солдат (а это те же крестьяне, только одетые в шинели) "меметчиками" (т. е. "мехмедками"). Правда, еще до кемалистской реформы турки, чтобы как-то разнообразить личную ономастику, не всегда ограничивались одним именем, иногда ребенку давали и второе. Чаще всего это было имя отца. Но вторые имена вошли в практику лишь у горожан, преимущественно у зажиточных и интеллигентных слоев городского населения. "Знатные" же семьи, потомственные аристократы сохраняли и название своего рода – Кёпрюлюзаде, Караосманоглу, Чапаноглу ("заде", "оглу" означают "сын"). По сути, это были уже фамилии. Простой люд вместе с именем употреблял и название профессии или рода занятий того или иного лица, чтобы отличить его от других тезок: Бахчиван Мехмед (Садовник Мехмед), Балыкчи Мехмед (Рыбак Мехмед), Сарадж Мехмед (Шорник Мехмед)… Нередки были и прозвища, их тоже ставили перед личным именем: Топал Ахмед (Хромой Ахмед), Чолак Ахмед (Однорукий Ахмед), Кёсе Ахмед (Безбородый Ахмед)… В деревнях эти прозвища, по существу, тоже стали фамилиями, передаваясь и детям: Топалоглу Ихсан (Ихсан, сын Хромого), Чолакоглу Сюлейман (Сулейман, сын Однорукого). Многие прозвища были неприличны, даже оскорбительны, что, конечно, не нравилось их обладателям, так же как и их детям.
Кемалисты решили упорядочить стихийное возникновение фамилий. Были составлены официальные рекомендательные списки, содержащие сконструированные на основе тюркских корней фамилии, из которых каждый гражданин Турецкой Республики мог выбрать себе понравившуюся. Впрочем, фамилию можно было придумать и самому. Но многие турки не очень-то ломали голову над выбором фамилии. И вот теперь в турецких деревнях и провинциальных городах полным-полно одинаковых фамилий, взятых из рекомендательных списков: Озтюрк (Настоящий турок), Коджатюрк (Большой турок), Шентюрк (Веселый турок), Четинтюрк (Суровый турок) или Акджан (Светлая душа), Акалын (Светлый лоб), Акйол (Светлый путь)…
Бывшие аристократы сохранили, как правило, свои родовые фамилии. Так, известный турецкий историк Мехмед Фуад Кёпрюлюзаде, происходивший из рода османских везиров, взял фамилию Кёпрюлю, отбросив персидское окончание "заде". Ремесленники, торговцы сделали фамилиями названия своих занятий, поставив их после имени: Мехмед Балыкчи, Юсуф Баккал (баккал – бакалейщик)…
Среди интеллигенции, офицерства фамилии чаще изобретались. Так, писатель взял фамилию Язар (Пишущий), врач – Джанкуртаран (Исцелитель), летчик – Учанэр (Летающий), чиновник – Юрдакул (Слуга страны). Брали фамилии и по наименованиям тюркских племен – Сельчук, Тюркмен, Казак, Уйгур.
Кроме введения на европейский лад фамилий кемалисты рекомендовали давать детям тюркские имена и избегать арабских, связанных с мусульманской религией. Однако это не вызвало положительного отклика: крестьяне, жители провинциальных городов, да нередко и столицы, продолжают и поныне нарекать детей традиционными мусульманскими именами. Тюркские имена, как старые, так и новообразованные, имеют наибольшее хождение среди интеллигенции. Из новых самые модные – Эрол (Будь мужчиной), Эрсин (Ты мужчина).
Теперь турецкий антропоним состоит обычно, особенно у интеллигенции, из трех компонентов – двух имен и фамилии, например, Юсуф Бекир Акалын, Али Нихад Озтюрк.
Специальным указом Великое национальное собрание Турции присвоило Мустафе Кемаль-паше фамилию Ататюрк (Отец турок), признав тем самым его выдающиеся заслуги перед турецкой нацией.
Турецкий парламент принял также закон, отменяющий все феодальные и религиозные титулы, прежние формы обращения – паша (генерал, высший сановник), хазретлери (его превосходительство), бей (вождь племени, князь, господин), шейх (глава религиозной секты), эфенди (сударь), ханым (сударыня). Были введены единые новые обращения: бай (господни), баян (госпожа), которые употребляются с фамилией: бай Акйол, баян Акйол.
Однако и слова "бей", "эфенди" сохранились в живом общении. Они употребляются с именем и ставятся после, него. Больше того, в Турции образовалась целая иерархия обращений. Их употребление зависит непосредственно от социального положения человека, к которому обращаешься, от его звания".
Один из нас – Ахмед-бей,
другой – Ахмед-эфенди,
А есть еще Ахмед-ага
и даже Ахмед-бей-эфенди,
– иронически писал турецкий поэт Орхан Вели Канык, выстраивая четырех тезок – Ахмедов на разных ступеньках социальной лестницы.
Эфенди – это мелкая сошка – писарь, секретарь, но обычно человек грамотный, получивший хоть небольшое, но все же образование. Бей – уже рангом повыше: это инженер, врач, адвокат, офицер, чиновник средней руки, небогатый предприниматель. Ага – это туз, денежный мешок, деревенский кулак или городской нувориш, разбогатевший, но еще "не причесанный" культурой, грубоватый и часто невежественный. "Ага" имеет еще и патриархальный оттенок: в народе, особенно в деревнях, со словом "ага" обращаются не только к богатым, но и к уважаемым односельчанам, старикам… Обращение "бей-эфенди" – для высшего класса. Так величают богатого помещика, крупного фабриканта, компрадора с изысканными манерами, банкира, сановника – министра, посла или генерала.
Слово паша (в официальном языке его заменило европейское нововведение "генерал") сохранилось в фамильярном обращении между друзьями, оно имеет иронично-ласковый оттенок: пашам – "мой генерал". Кстати, подобных обращений у турок (и других тюркоязычных народов) очень много: жаным "душа моя", ики гёзюм "свет очей моих", танам "мой бычок", къозум "мой ягненочек" и др… Последнее приблизительно соответствует русскому "голубчик".
Особенности познавательного опыта конкретного этноса, черты материальной и духовной культуры нации воплощаются и в антропонимических единицах. Безусловно, не все антропонимические единицы в равной мере культурологически значимы, и поэтому мы обратили внимание на национально-культурную ценность отдельных групп антропонимических единиц. Предметная сфера, отраженная в кумыкском антропонимиконе, охватывает лишь те объекты действительности, те связи и отношения, которые наиболее ярко видел древний кумык. Мир антропонимических единиц, отраженный в виде определенной системы, представляет собой наивную картину антропонимического мира данного этноса. Имена совмещают в себе лингвистическое и экстралингвистическое, знаковое и культурное значения, то есть в абсолютном большинстве являются лингвокультуремами.
В "добрые старые времена", как нам сейчас кажется, все было гораздо проще. Тогда вряд ли супружеские пары думали о том, когда зачать ребенка и как спланировать пол ребенка. Дети просто рождались. Тогда родители не долго ломали голову над подходящим именем для ребенка. Древние римляне попросту пересчитывали детей. Так, первого сына нарекали Primus, второго Secundus, третьего Tertius и так далее. Что касается имянаречения девочек, то об этом достоверной информации нет. Возможно, рождение девочек было ничем не примечательным событием. Собственно, цена им была лишь откуп или приданое. Патриархальные традиции распространены и у народов исламского мира.
С этническими традициями тюрков тесно связано их традиционно-патриархальное самосознание, которое проявляется в обостренном чувстве племенной сплоченности, в уважительной памяти к самым далеким своим предкам и соответственно – к их именам. Традиционно-патриархальным самосознанием тюрков обусловлены разветвленная система родства, соответственно система терминов родства и вместе с тем проникновение в тюркскую антропонимию целого ряда таких терминов, закрепление их там на многие века. См. антропонимические единицы, восходящие к названиям родственников; старших и младших: Ата "отец", Ана "мать", Биби "сестра", Агъай "старший брат", Инив "младший брат" и т.п. [Подробно о личных именах кумыков, образованных от терминов родства см.: Таймасханова 1985: 127-134].
Кумыкская антропонимия в основном ориентирована на выполнение дескриптивной и харизматической функций. Эти функции проявляются в мотивах имянаречения:
-
имена, возникшие в связи с эстетическими представлениями: Марал "лань", Лала "тюльпан", Чечек "цветок", Арив "красивая", Гёзел "прекрасная";
-
имена, связанные с нравственными качествами: Камил "умный, совершенный", Алим "ученый", Илму "наука";
-
имена, связанные с историческими лицами: Уллубий, Магьач, Тимурлан и др.;
-
имена, принадлежащие фольклорным и литературным персонажам: Лейла, Манас, Мажнун и др.;
-
имена, возникшие под влиянием традиций: Навруз, Къурбан – религиозные праздники; Къызтаман, Улангерек – с древних времен среди кумыков существовала традиция, по которой в семье, где рождались только девочки, последнюю называли этими именами, которые означают "достаточно, хватит; нужен";
-
личные имена – названия явлений природы: Боран (метель), Боранбий;
-
Оттопонимические: Эльбрус, Казбек, Макка, Мадина и др.
К проявлению магии имён относится широко распространенный поныне обычай утаивания имени. Муж в семье и обществе не называл имени жены. Точно так же жена ни в семье, ни в обществе не называла мужа по имени. Имя утаивалось в разговоре с другими людьми и в отсутствие жены или мужа.
Обращаясь к детям, мать чаще всего говорила о муже: атагъыз ("ваш отец"), отец в присутствии детей говорил о супруге не иначе как анагъыз ("ваша мать"). В третьем лице говорили: яшланы атасы ("отец детей"), яшланы анасы ("мать детей"). Ещё более жестко табуировалось имя мужа или жены в присутствии отца, матери, свекра и свекрови. Для них муж и жена обозначали друг друга предельно лаконично: ол ("он, она"), бу ("этот, эта"), бу гиши ("этот мужчина"). Муж называла жену уьйдеги зат (букв. "домашняя вещь"), эв (возможно, междометие), а в некоторых селах ажай, ажайым. Последние два названия, видимо, объясняются тем, что дети так называли свою мать. Никаких разночтений в смысле адресности быть не могло.
Как рассказывает профессор Н. Х. Ольмесов, в селении Ишарты Буйнакского района муж с женой в лесу искали корову и потеряли друг друга. Даже в этих условиях жена не отменяла себе табу на имя мужа: она во весь лес звала мужа оьзю "сам".
Невестка скрывала, как правило, не только имя мужа, но и свекра, (атабыз – "наш отец" либо атай – "папа, отец"), свекрови (анабыз – наша мать, анай – "мама, мать"). В современных семьях иногда используют слова папа, мама. Иначе говоря, невестка называла свекра и свекровь точно так же, как называл их её муж. Более того, в первый период замужества она не разговаривала со свекром и при свекре вообще.
Скрывание имен невесткой относилось и к старшим братьям мужа (говорят, обычно, отец такого-то), людям, носившим имена свекра, мужа и т. д.
Этот народный обычай, который во многих современных "окультуренных" семьях уже не соблюдается, уходит корнями в глубокую древность. Он связан с обычаем утаивания имён, наиболее значимых объектов древней духовной культуры. Наши предки утаивали имена некоторых богов, тотемных животных и т. д.
Таким образом, устаревший обычай сокрытия имени, относившийся, кстати говоря, только к старшим в семье и в роду, являлся не проявлением некой отсталости и низкой культуры, как нам внушали многие годы, но напротив, выказыванием особого почтения и уважения к тем, чьи имена скрывали. Это, скорее, элемент очень высокой культуры общения наших предков.
Хорошая книга об именах могла бы стать психологическим портретом каждого отдельного народа-племени, но, вторгаясь в африканскую антропонимику, легко и обжечься. В Нигерии и многих других районах континента исстари считается, что, услышав имя человека, колдуны могут наслать на него порчу. По этой причине африканцы крайне редко зовут друг друга по имени, очутившись в излюбленных, как считается, обиталищах духов: в сумрачных чащах, на болотах, реках или у водопадов. На произнесение имени больного обычно накладывается табу – это может его погубить. В народе конго этот запрет касается, прежде всего, людей с кровоточащей раной.
В памяти приходится держать множество ухищрений. Так, у зулусов и коса, если мужа зовут у-Мпака (животное из семейства кошачьих), то жена должна называть этого зверя другим именем. Кроме того, ей запрещено даже в мыслях произносить имена свекра и других родственников мужского пола по восходящей линии. Мужчины тоже не имеют права произносить имена тещ, а они – их имена.
В Древнем Египте личное имя тщательно оберегалось. Египтяне имели "малое" имя, известное всем, и "большое", которое считалось истинным: оно хранилось в тайне и произносилось лишь во время важных обрядов. Особым почтением пользовались имена фараонов – в текстах их выделяли специальным картушем. С огромным уважением египтяне относились к именам умерших – неправильное обращение с ними наносило непоправимый вред потустороннему бытию. Имя и его носитель составляли одно целое: характерен египетский миф, по которому бог Ра скрывал свое имя, но богине Исиде удалось-таки его выведать, вскрыв ему грудь – имя буквальным образом оказалось внутри тела!
Издавна изменение имени соответствовало изменению человеческой сути. Новые имена давались подросткам при инициации, т. е. при вступлении во взрослые члены общины. В Китае до сих пор существуют детские "молочные" имена, от которых отказываются с возмужанием. В античной Греции новоиспеченные жрецы, отрекаясь от старых имен, вырезали их на металлических дощечках и топили в море. Отзвуки этих представлений можно увидеть в христианской традиции наречения иноческими именами, когда принявший постриг оставляет мир и свое мирское имя.
Первобытный человек считал свое имя существенной частью самого себя и проявляет о нем надлежащую заботу. Североамериканский индеец, к примеру, относится к своему имени не как к обычному ярлыку, но как к самостоятельной части своего тела (подобно глазам или зубам) и пребывает в уверенности, что от дурного обращения с именем проистекает не меньший вред, чем от раны, нанесенной какому-нибудь телесному органу. Такого же мнения придерживаются многочисленные племена, занимающие пространство от Атлантического океана до Тихого. С этим обычаем связано большое число любопытных правил, относящихся к сокрытию или изменению собственных имен.
На старости лет некоторые эскимосы выбирают себе новое имя, надеясь с его помощью обрести новые силы. Туземцы племени толампу на острове Целебес верят, что, записав имя человека, вы можете вместе с ним унести и его душу. Многие из современных первобытных людей считают имена существенной частью самих себя и прилагают много усилий, чтобы скрыть свои подлинные имена и тем самым не дать в руки злоумышленников оружие против себя.
Австралийские аборигены нередко держат личные имена в тайне от всех из боязни, "что, узнав ваше имя, враг может магическим путем использовать его вам во вред". "Австралийский абориген, – по словам другого автора, – всегда очень неохотно называет свое настоящее имя. Это нежелание, несомненно, объясняется страхом перед тем, что, овладев именем, колдун может ему навредить".
У племен Центральной Австралии каждый мужчина, женщина и ребенок кроме имени, употребляемого в обиходе, имеет тайное или священное имя, которое присваивается ему старейшинами сразу же или вскоре после рождения. Оно известно только членам группы, имеющим полное посвящение. Упоминается это тайное имя лишь в наиболее торжественных случаях. Произнесение его при женщинах или мужчинах из другого клана расценивается как серьезнейшее нарушение племенного этикета (в нашем понимании к нему можно приравнять разве что случаи самого вопиющего святотатства). Во всяком случае имя произносится только шепотом и лишь после того, как приняты все меры предосторожности, чтобы никто из посторонних не смог его подслушать. "Туземцы не сомневаются, что, узнав их тайные имена, иноплеменник получит благоприятную возможность нанести им вред путем магии".
Тот же страх, по-видимому, породил сходный обычай у древних египтян, чей сравнительно высокий уровень цивилизации странным образом уживался с пережитками самой грубой дикости. У каждого египтянина было два имени: истинное и доброе или, иначе, большое и малое. Доброе, или малое, имя было известно всем, истинное же, или большое, имя египтяне держали в глубокой тайне.
Ребенок из касты брахманов также получает при рождении два имени: имя для повседневного обихода и имя тайное (оно должно быть известно только его отцу и матери). Последнее имя произносят только при совершении обрядов, например обряда бракосочетания. Обычай этот направлен на защиту человека от магии: ведь чары становятся действенными лишь в сочетании с подлинным именем.
Свои имена держат в тайне и индейцы-чилоте, они не любят, когда их имена произносят в полный голос. Ведь на материке и на прилегающих островах их могут услышать феи и черти. Зная имена, они не замедлят чем-нибудь навредить людям, но эти злокозненные духи бессильны, пока им неизвестны имена.
Арауканец едва ли откроет свое имя чужестранцу из боязни, что последний приобретет сверхъестественное влияние на него. Если человек, несведущий в предрассудках этого племени, все-таки спросит арауканца о его имени, тот ответит: "У меня его нет". Если тот же вопрос задать оджибве, он посмотрит на одного из присутствующих и попросит ответить за него. "Такое нежелание проистекает из усвоенного в детстве мнения, согласно которому повторение личных имен мешает росту и они останутся малорослыми, Многие пришельцы поэтому воображали, что у индейцев либо совсем нет имен, либо они их позабыли".
Фактом (как бы его ни объясняли) остается то, что дикарь испытывает сильнейшее отвращение к произнесению своего имени и в то же время ничего не имеет против того, чтобы его произносили другие люди. Более того, чтобы удовлетворить любопытство настойчивого чужестранца, он сам предлагает им сделать это вместо него.
В некоторых районах острова Мадагаскар сообщение имени его носителем является для него табу, но входит в обязанность кого-нибудь из сопровождающих его лиц или рабов. Та же любопытная непоследовательность отмечена у некоторых племен американских индейцев. Один автор пишет, что "для американского индейца имя является вещью священной и владелец не должен необдуманно разглашать его. Попросите воина любого племени назвать свое имя ваш вопрос встретит либо прямой отказ, либо вам дипломатично дадут понять, что неясен смысл вопроса. Но лишь успеет подойти кто-то из друзей, как спрошенный индеец прошепчет нужный ответ ему на ухо. Друг имеет право назвать его имя, узнав в обмен на эту любезность имя человека, который задал вопрос". Это общее правило приложимо, в частности, к индейцам Британской Колумбии, относительно которых известно, что "одним из наиболее странных предрассудков, которыми буквально пропитаны все эти племена, является нежелание индейцев называть свои имена. Вы никогда не сможете узнать действительное имя человека от него самого; но имена своих соплеменников индейцы сообщают без каких-либо колебаний". Тот же этикет остается в силе на островах восточной части Индийского океана. Общим правилом здесь является не произносить собственное имя. Вопрос: "Как вас зовут?"-является здесь крайне неделикатным. Если об имени туземца осведомятся административные или судебные инстанции, тот вместо ответа знаком покажет на товарища или прямо скажет: "Спросите его". Это суеверие распространено по всей без исключения Ост-Индии и встречается в племенах моту и моту-моту, у папуасов Северной Новой Гвинеи, у нумфоров Голландской Новой Гвинеи и меланезийцев архипелага Бисмарка. В Южной Африке местные жители никогда не называют своих имен, если кто-то может сделать это за них, но в случае крайней нужды и сами не отказываются их сообщить.
В некоторых случаях запрет, накладываемый на произнесение имен людей, не имеет постоянного характера, а зависит от обстоятельств и с их изменением утрачивает силу. Так, когда воины племени найди совершают набег, оставшимся дома соплеменникам не разрешается называть их по именам; воинов следует называть именами птиц. Стоит ребенку забыться и назвать кого-нибудь из ушедших по имени, мать выбранит и предостережет его: "Не говори о птицах, летающих в небе".
Когда негр племени бангала с Верхнего Конго рыбачит или возвращается с уловом, имя его временно находится под запретом. Все зовут рыбака mwele независимо от того, каково его настоящее имя. Делается это потому, что река изобилует духами, которые, услышав настоящее имя рыбака, могут воспользоваться им для того, чтобы помешать ему возвратиться с хорошим уловом. Даже после того как улов выгружен на берег, покупатели продолжают звать рыбака mwele. Ведь духи – стоит им услышать его настоящее имя – запомнят его и либо расквитаются с ним на следующий день, либо так испортят уже пойманную рыбу, что он мало за нее выручит. Поэтому рыбак вправе получить крупный штраф со всякого, кто назовет его по имени, или заставить этого легкомысленного болтуна закупить весь улов по высокой цене. чтобы восстановить удачу на промысле.
Когда воины племени сулка в Новой Британии находятся близко от земли своих врагов гактеев, они тщательно следят за тем, чтобы не произносить вражеских имен. В противном случае враги нападут на них и всех перебьют. Поэтому при подобных обстоятельствах воины сулка именуют гактеев о lapsiek (что значит "гнилые стволы деревьев"), полагая, что от этого руки и ноги ненавистных врагов станут тяжеловесными и неуклюжими, как бревна. Этот пример хорошо иллюстрирует крайне материалистическое воззрение сулка на природу слова: им кажется, что выражение, означающее неуклюжесть, будучи произнесено, гомеопатически поразит неуклюжестью члены их отдаленных врагов.
Другой пример курьезного заблуждения такого рода мы находим у кафров. Начинающего вора, по их мнению, можно исправить, достаточно только выкрикнуть его имя над кипящим котлом с целебной водой, прикрыть котел крышкой и на несколько дней оставить имя вора в воде. При этом нет ни малейшей необходимости, чтобы о манипуляциях, которые проделывают над его именем, был осведомлен сам вор. Нравственное возрождение ему и так обеспечено.
Альфуры в районе Посо на острове Целебес ни в коем случае не станут произносить свои имена. Поэтому, если вы желаете узнать чье-то имя, вам следует обратиться не к самому этому человеку, а к его соплеменникам. Если это не представляется возможным, например, если поблизости никого нет, вам надлежит осведомиться об имени его ребенка и обращаться к нему: "Отец такого-то". Впрочем, альфуры неохотно называют даже имена детей: если у ребенка есть племянник или племянница, к нему применяется термин "дядя такого-то" или "тетя такой-то". В традиционном малайском обществе у человека никогда не спрашивают, какое у него имя. Чтобы избежать употребления родительских имен родителей зовут именами детей. Автор данного сообщения добавляет, что людей бездетных называют именами младших братьев.
У даяков внутренних областей Борнео детей, достигших возмужания, зовут, в зависимости от пола, отцом или матерью ребенка младшего брата или ребенка сестры отца или матери, то есть его двоюродных братьев и сестер. У кафров считается неучтивым называть невесту ее настоящим именем. Даже если она только что помолвлена и не является еще ни женой, ни матерью, ее принято именовать "матерью такого-то". У племен нага (куки, земи и кача) в Ассаме после рождения ребенка родители перестают произносить свои имена и зовутся матерью и отцом такого-то. Бездетные пары фигурируют как "бездетный отец" и "бездетная мать".
Высказывалось предположение, что широко распространенный обычай называть отца именем ребенка берет начало из стремлений мужчин утвердить свое отцовство, чтобы с его помощью получить в отношении детей те права, которыми при материнском счете родства пользовалась мать. При этом, однако, не получает объяснения параллельный обычай (обычай называть мать именем ребенка), который, как правило, с ним сосуществует. Это объяснение тем более неприменимо к обычаю называть бездетных родителей матерью и отцом несуществующих детей, называть мужчин именами их младших братьев или употреблять применительно к детям термины "дядя или тетя такого-то", то есть звать их отцами и матерями собственных двоюродных братьев и сестер. Все эти обычаи находят простое и естественное объяснение, если предположить, что они проистекают из нежелания произносить подлинные имена лиц, с которыми говорят, или лиц, о которых идет речь. Это нежелание коренится отчасти в боязни привлечь внимание злых духов, а отчасти в страхе, как бы имя не попало в руки колдунов и те с его помощью не навредили его носителю.
Казалось бы, в общении с родственниками и друзьями сдержанность в употреблении Собственных имен должна исчезнуть или, по крайней мере, ослабеть. На самом же деле часто все как раз наоборот. С величайшей неукоснительностью это правило применяется именно к лицам, связанным самыми тесными кровнородственными узами и в особенности узами брака. Нередко таким лицам запрещается не только называть друг друга по имени, но и употреблять слова, имеющие с этими именами хотя бы один общий слог. Этот запрет относится, в частности, к мужьям и женам, к мужу и родителям жены, к жене и отцу мужа. Например, кафрская женщина не имеет права публично произносить имена, данные при рождении ее мужу или кому-то из его братьев, а также употреблять запретные слова в их обычном значении. Если, к примеру, мужа ее зовут у-Мпака (от слова impaka, небольшое животное из семейства кошачьих), то она должна называть это животное другим именем. Кафрской женщине, далее, запрещено даже про себя произносить имена своего свекра и всех родственников мужского пола по восходящей линии. Если ударный слог одного из этих имен встречается в каком-то другом слове, женщина должна заменить это слово или этот слог. Благодаря этому обычаю в женской среде зародился как бы язык в языке, который кафры называют "женским наречием". Понять это "наречие" очень трудно: нет определенных правил образования эвфемизмов, а ввиду огромного числа таких слов невозможно составить их словарь. Даже в пределах одного племени может быть значительное число женщин, которые не имеют права использовать заменители, употребляемые другими женщинами, как и сами первоначальные слова. Мужчина-кафр со своей стороны не может произносить имя тещи, а она его имя. Ему, правда, не запрещаете употреблять слова, в которых встречается ударный слог её имени.
Киргизка ни в коем случае не решится произнести имена старших родственников своего мужа или употребить слова, напоминающие их по звучанию. Если имя одного из родственников, к примеру, означает "пастух", она должна исключить из своей речи и слово "овца", заменив ее словом "блеющее животное". Если его имя происходит от слова "ягненок", она должна называть ягнят "молодыми блеющими животными".
В Южной Индии женщины верят, что произнести имя мужа даже во сне – значит стать причиной его безвременной кончины. Если приморский даяк произнесет имя тестя или тещи, это вызовет гнев духов. А так как он считает своим тестем и тещей не только отца и мать жены, но и отцов и матерей жен своих братьев и мужей своих сестер, а кроме того, отцов и матерей всех двоюродных братьев и сестер, то число табуированных имен может оказаться весьма значительным, вместе с чем возрастает и возможность ошибки. Путаница становится еще большей потому, что даяки нередко дают людям весьма употребительные имена, такие, например, как Луна, Мост, Кобра, Леопард. Если одно из таких имен носит кто-нибудь из многочисленных тестей и тещ даяка, соответствующее ходовое слово не должно слетать с его уст.
Альфуры Минахассы на острове Целебес заходят еще дальше: они запрещают употреблять даже такие слова, которые по звучанию чем-то напоминают имена людей. Особый запрет накладывается в этой связи на имя тестя. Если того зовут, например. Капала, его зять не может называть лошадь обычным словом kawalo. Он обязан употреблять применительно к ней словосочетание "животное для верховой езды" (sasakajan). У альфуроа с острова Буру запрещается произносить имена своих родителей и родителей жены, а также обозначать предметы обихода словами, которые по звучанию похожи на эти имена. Если ваша теща, например, носит имя Далу, что означает ("бетель"), вы не имеете права просто попросить дать вам бетеля, а должны спросить растение, которое "делает рот красным". На том же острове существует табу на упоминание имени старшего брата в его присутствии. Нарушение этих запретов карается штрафом. На острове Сунда считается, что, если человек упомянет имя своего отца или матери, это погубит посев одной из возделываемых там культур.
У нумфоров (Голландская Новая Гвинея) родственникам по браку запрещается называть друг друга по имени. В число табуированных категорий родственников входят жена, теща, тесть, дяди и тети жены, братья и сестры ее деда и все члены семьи жены и мужа одного поколения с ними (есть одно исключение: мужчина может звать по имени своего шурина). Табу эти вступают в силу сразу же после помолвки, то есть еще до бракосочетания. Членам семей жениха и невесты запрещается называть друг друга по имени и даже смотреть друг на друга. При их нечаянных встречах это приводит к комическим сценам. Из употребления исключаются не только сами имена – слова, похожие на них по звучанию, также заменяются другими. Если кому-то из нумфоров по неосмотрительности случилось произнести запретное имя, он должен тут же упасть на пол со словами: "Я употребил запретное имя. Выбрасываю его в дверь, чтобы спокойно поесть".
Мужчина на островах в западной части Торресова пролива никогда не употреблял личных имен тестя, тещи, шурина и свояченицы: те же запреты распространялись и на женщин. О шурине разрешалось говорить как о брате или муже лица, которое не возбранялось называть по имени: свояченицу также можно было называть "женой такого-то". Если кому-нибудь из туземцев случалось произнести имя шурина, он от смущения опускал голову. Он переставал стыдиться лишь после того, как преподносил шурину подарок-компенсацию за употребление его имени всуе. Аналогичная компенсация за то, что кто-то случайно произнес их имена, полагалась свояченице, теще и тестю.
У обитателей полуострова Газели в Новой Британии произнесение имени шурина является тягчайшим преступлением, караемым смертью. На островах Банке в Меланезии на употребление имен родственников по браку налагаются очень строгие табу. Мужчине там нельзя называть по имени тестя, шурина, тем более тещу. Но за ним сохраняется право называть по имени свояченицу. Женщина не смеет назвать по имени отца мужа, не говоря уже о самом муже. Островитяне, чьи дети сочетались браком, лишаются права называть друг друга по имени. Им запрещается произносить не только сами имена, но и слова обыденного языка, которые либо напоминают их по звучанию, либо имеют общие слоги. Так, один туземец не осмеливался произнести слова "свинья" и "умереть", потому что они встречались в многосложном имени его зятя. Сообщают об одном несчастном, которого имя брата жены лишило возможности пользоваться такими словами, как "рука" и "горячий". Ему пришлось изъять из своего словаря даже число "один", которое являлось составной частью имени двоюродного брата его жены.
Нежелание произносить имена, даже слоги имен родственников по браку неотделимо от нежелания многих народов произносить личные имена, а также имена покойников, вождей и правителей. В последнем случае умолчание основывается на суеверии, но и в первом оно не имеет под собой более прочного основания. Нежелание первобытного человека произносить свое имя коренится, по крайней мере, отчасти, в суеверном страхе перед злом, которое враги (будь то люди или духи) могут ему причинить. Нам остается проанализировать этот обычай в отношении имен покойников и особ царской крови.
Читатель, у которого хватило терпения проследить за нашим изложением предрассудков, связанных с личными именами, вероятно, согласится с тем, что тайна, окружающая имена, – особ царского происхождения, не является каким-то исключительным явлением или выражением придворного раболепия. Она является не более как частным приложением общего закона первобытного мышления, в сферу действия которого попадают простые смертные, боги, цари и жрецы.