Категория статуса

Термин "статус" был введен Б. Уорфом для определения "логической природы события". П. И. Кузнецов считает данный термин более удачным, нежели утвердившийся в тюркском языкознании предложенный Н. К. Дмитриевым термин "аспект" (Кузнецов 1983, 4). Последний ввиду его родства с термином "аспектология" и "аспектуальность" рационально применять для обозначения видовых значений или форм, как это делается в тюркологии Л.Юхансоном (Johanson, 46, 67, 109, 113 и др.), В. Г. Гузевым (1990, 132-141) и Д. М. Насиловым (1989). Такое использование термина "аспект" находится в полном соответствии с принятым в аспектологической литературе, в которой он признается синонимом славянского термина "вид" (Маслов 1962, 7).

Исходя из этих соображений мы отказались от термина "аспект" и в предыдущем своем исследовании грамматических категорий глагола в кумыкском языке (1987), назвав данную категорию категорией утверждения – отрицания. Хотя появление термина "статус" с позиций тюркского языкознания расценивается пока лишь как удобный в терминологическом отношении, но мало продвигающий вопрос в концептуальном плане (Гузев 1990, 56), в настоящей работе мы будем оперировать данным термином для обозначения близких в семантическом отношении понятий утверждения/отрицания и возможности/невозможности.

Структура данной категории конституируется из четырех микрокатегорий: утверждения, отрицания, возможности и невозможности (Дмитриев 1940, 101 и сл.; Хангишиев 1995, 93-95). Если придерживаться сформулированного Д. М. Насиловым и В. Г. Гузевым теоретического положения о возможной непричастности неаффигированных основ к категориальным парадигмам (Гузев и Насилов 1981, 26), то одна из микрокатегорий выпадает из структуры категории статуса в кумыкском языке. На самом деле, для утверждения о наличии формы положительного статуса необходимо обнаружить соответствующее значение и носителя последнего. Такая единица внутриязыковой семантики в кумыкском языке отсутствует, как отсутствует и функциональная потребность в ней. Тюркский языковой менталитет характеризуется тем, что для коммуникантов исконным, нормальным является настрой на положительное утверждение. Если положительный характер сообщения воспринимается как само собой разумеющееся, то, естественно, что он не нуждается в выражении особым языковым средством и, соответственно, речевым знаком. Однако при таком положении вещей у коммуникантов должна быть потребность в специальном языковом средстве, предназначенном для сигнализации об ином, отличном от исконного, характере высказывания. Такие средства с соответствующими значениями и экспонентами имеются в тюркских языках: это – отрицательная форма и форма невозможности (Гузев 1990, 57).

Сторонники "аспектной" интерпретации форм утверждения и отрицания, возможности и невозможности не объясняют, на каком основании эти четыре микрокатегории оказываются объединенными в одну макрокатегорию. П. И. Кузнецов и В. Г. Гузев в пользу сближения названных микрокатегорий называют два обстоятельства, которые полностью подтверждаются материалом современного кумыкского языка: а) одна и та же позиция их показателей в составе словоформ (после залоговых аффиксов, но перед формантами категории сказуемости и номинализации действия, позволяющая сближать их с точки зрения грамматики порядков; б) онтологическая близость их значений, которая заключается в том, что в составе значения формы невозможности несомненно есть сема отрицания, а значения форм невозможности и возможности обладают общей семой способности к совершению действия (Кузнецов 1983, 3-4; Гузев 1990, 57-58). Важно обратить внимание и на то, что "соотношение значений названных трех форм носит своеобразный характер: форма невозможности родственна и форме отрицания, и форме возможности, в свою очередь, формы отрицания и возможности не могут быть признаны родственными, поскольку не имеют общих сем" (Гузев 1990, 58).

Для передачи отрицательного суждения в современном кумыкском языке используется общетюркская форма отрицания с показателем -ма: Амма сени бир сёзюнге де инанмайман (И. Керимов) "Однако я не верю ни одному твоему слову". Лайланы Давутгъа бермеген сонг, Зайнапны да оьзюне бермежегин биле эди (Н. Батырмурзаев) "Раз Лайлу не выдали за Давуда, он знал, что и Зайнап не выдадут за него". Гелмес эди шо гьакъда Ташкъалада милициягъа телефон сёйленмеген буса (И. Керимов) "Не пришел бы, если бы по этому поводу не звонили из Ташкалы в милицию".

Для передачи субъективной невозможности действия в кумыкском языке используется вспомогательный глагол бол- в отрицатенльной форме: Запир Алиевич, сизин соравугъузгъа буссагьат мекенли жавап бермеге болмайман (И. Керимов) "Запир Алиевич, в данный момент я не могу ответиить на ваш вопрос". Атам да, мен де, нечакъы къаст этсек де, чыгъарып болмадыкъ (М. Абуков) "Отец и я, как ни старались, не смогли вытащить". Тюнегюн халкъ барда тартынып айтып болмагъан эдим (И. Керимов) "Вчера постеснялся при людях и не смог сказать".

Форма субъективной возможности действия образуется сочетанием знаменательного глагола в форме деепричастия на -ып со вспомогательным глаголом бол – в нужной по смыслу форме: Гьар къушну ва жанны хасиятлары гьакъда кёп къужурлу хабарлар айтып болар эдим (М. Абуков) "Я бы смог рассказать много интересных рассказов о поведении каждой птицы, каждого животного". Гьалеклигимни, юрегимни янывун англатып болмайман (И. Керимов) "Я не могу объяснить мое нетерпение, горение моего сердца". Къошулчан тюкен экенге, онда сюйген затынгны алмагъа боласан (И. Керимов) "Поскольку это магазин смешанных товаров, там ты можешь купить что хочешь".

Несмотря на широкое употребление аффикса -ма в современном кумыкском языке, тем не менее форма отрицания может быть образована не от всякой глагольной лексемы. Семантическое содержание некоторых глагольных лексем не допускает отрицания. Так, в современном кумыкском языке -ма не образует отрицательной формы инфинитива, тогда как в некоторых тюркских языках подобные формы являются обычными. Формы отрицания имени действия на -макъ не являются "живыми" формами в современном языке (алмамакъ, гелмемек). Не присоединяется данный аффикс и к форме настоящего длительного времени на -макъда, ближайшего будущего времени -ма тура, к формам должествовательной модальности, образованным при помощи модификаторов тарыкъ и герек. Не образуют форм отрицания многие акционсартовые формы.

В составе вопросительного суждения отрицательные формы репрезентируют различные коннотативные оттенки значения. В сопряженном употреблении с формами настоящего-будущего времени актуализируется значение "следует, следовало бы": Гелегенде тел урмаймы? Алдынга чыгъар эдик (М. Ягьияев) "Когда шел, надо было позвонить. Мы бы встретили". В составе будущего категорического времени реализуется значение прошедшего категорического времени: Юртдан чыкъгъан ерде бочкелени бириси, кузовдан сыпгъырылып, атылып гетмесму! (И. Ибрагьимов) "Когда выходили из села, одна из бочек, выкатившись из кузова, упала". Форму гетмесми можно заменить формой прошедшего категорического времени гетди.

Модальный модификатор бол – может присоединяться не только к деепричастиям на -ып, но и к инфинитиву на -ма (-магъа): этме боламан "я могу делать" – этме болмайман "я не могу делать", гелтирме боламан "я могу принести" – гелтирме болмайман "я не могу принести". Нени де этме бола шо Умар (М. Ягьияев) "Что хочешь может делать этот Умар". Атамны тарбияламагъа болмагъанман (А. Къурбанов) "Я не смог воспитать своего отца". Шо ердеги булакъдан сув гелтирмеге болмаймысан? (А. Къурбанов) "Разве ты не можешь принести воду с этого родника?"

Кроме дискретных форм выражения возможности в кумыкском языке представлены и недискретные формы представления субъективной возможности совершения действия. Так, значение невозможности может получать косвенное метафорическое выражение в форме риторического вопроса с модальным модификатором возможности. Вопрос в этом случае выполняет функцию эмоционального утверждения невозможности: Сынаву ёкъ адам сен ишлеген биналаны къуруп боламы? (З. Атаева) "Разве может построить такие здания, какие построил ты, неопытный человек?" Болат къоркъмай Айбаланы суратын этеми? (Ш. Альбериев) "Не боясь, Болат разве сделает портрет Айбалы?"

Значение возможности/невозможности совершения действия в тюркских языках передается не только при помощи вспомогательного глагола бол, но и модификаторов модальной возможности ал – "брать", бил – "знать", чада / йата "не мочь" и др.: татар. яза алам "я могу писать" – яза алмыйм "я не могу писать", башк. укый ала "может учиться" – укый алмай "не может учиться"; узб. укий олду "смог прочитать" – укий олмади "не смог читать". В карачаево-балкарском языке вспомогательный глагол полностью грамматизовался, обратившись в аффикс ал-: айталмадым "я не смог сказать" (Гр.к.-балк. яз., 213).