Айгъазини йыры
Тавланы алашаракъ туланы, Аталаны арслан тувгъан уланы Айгъази, бир чыкъгъан эдинг авлама, Душманынгдан ата къанынгны давлама. Авлай туруп, аркъалагъа етгенде, Уьчюнчю тёбелерден оьтгенде, Дёртюнчю тёбелеге етгенде, Шу ёлунгда къонакъларынг рас гелген. — Ассаламлар болсун сагъа, Айгъази! Шу ёлунгдан бизин учун къайтсана, Къонакъларым къайтарды деп айтсана. — Ва алейкум салам болсун, сиз хош гелдигиз, Атабызны кёп сюйген къонакълары! Сизин учун шу ёлумдан къайтайым, Къонакъларым къайтарды деп айтайым.
Къонакъланы къонакъ уьйге гийирген. Арадан бираз заман гетгинче, Атларына ем арпалар тёкгенче, Атларыны ат къазыгъын къакъгъынча, Артындан тулаларын иертип, Тапур-тупур татар атын елитип, Етип гелген Айгъазини ювугъу: — Ассаламлар болсун сагъа, Айгъази! — Ва алейкум салам болсун, къурдашым! Гелдинг буса, жан къурдашым, бек яхшы! Ат уьстюнде неге магъа къарайсан? Андан туруп неге мени сынайсан?! Гелдинг буса, авуп атдан тюшсене, Атдан тюшюп, къонакъ уьйге гирсене, Мени атамны къонакълары гелгенлер, Шолагъа бир бал ичкилер алайыкъ, Шолагъа бир тюрлю йыбав салайыкъ!
— Гьайт, Айгъази, мен атымдан тюшмеймен, Уьч сёзюм бар, ат уьстюнде айтаман, Шону айтып, алгъасайман, къайтаман: Атангны яшда оьлтюрген душманынг Бир бу гече Бавтогъайдан оьтежек — Бармай къалсанг, оьтюп-чыгъып гетежек; Эллерден сайлап алгъан аривюнг — Шону да къызбай бийлер элтежек; Атангдан къалгъан сагъа къонакълар, Къоюп гетсенг, олар да айып этежек.
Шону айтып, шо къурдашы къайтгъан сонг, Айгъази бир олтургъан да, бир тургъан, Айгъази уьч кюстюнген де, уьч кюсген, Кюстюнлюкден къонакъ уьйню толтургъан.
Къысгъаракъ къол кесевюн къолгъа алып, Башлыгъында къарт абайы айлангъан. Къарт абайы шулай да айтып сейлеген: — Гьей, балам, неге кюстюн боласан, Кюстюнлюкге неге башынг саласан?
— Мени абайым, кюстюн болмай не этейим — Эрниме эр мыйыгъым битгинче, Авзумдан бир сарилерим гетгинче, Яш башыма гелип тюшген уьч намус, Оланы къайсын-бирин кютейим? Къайсын кютюп, къайсын артгъа къояйым, Айт чы, абайым, сен айтгъанны этейим: Атамны яшда оьлтюрген душманым Бир бу гече Бавтогъайдан оьтежек, Бармай къалсам, оьтюп — чыгъып гетежек; Эллерден сайлап алгъан аривюм — Шону да къызбай бийлер элтежек; Булар да алай атамдан къалгъан къонакълар, Къоюп гетсем, олар да айып этежек.
— Бола бусанг, къулум, болат салдыр тёшюнге, Болмай бусанг, явлукъ байла башынга! Душман десенг, гюнде бир де ёлугъар, Арив десенг, ондан да арив табулар. Бугюн алай атангдан къалгъан къонакълар, Къонакъланы бугюн ёлгъа салсана, Олагъа бир гьаракъы-баллар къурсана, Олагъа бир бал ичкилер берсене, Уьстюнде аякъ айландырып турсана, Бал ичкини ортасына етгенде, Олар сенден къапгъун атлар тилежек. Къор болгъур къол бычгъынгны къолгъа алып, Тыгъырыкъны эркинине айланып, Бир къызбайны тогъасына барсана, Тогъасланы къыйып-къыйып салсана, Ичинден эки тору ат алсана, Шолар булан къонакъланы матап, ёлгъа салсана. Сонг тар ёлну башын сакълай барырсан. Сени атангны оьлтюрген ол душманынг, Ол душмандан оьжетли оьч алырсан.
Шолай айтып шону абайы битгенде, Олагъа бир гьаракъы-баллар къурду, дей. Олагъа бир бал ичкилер берди, дей, Уьстюнде аякъ айландыра турду, дей. Бал ичкини ортасына етгенде, Олар ондан къапгъун атлар тилеген. Къор болгъур къол бычгъысын къолгъа алып, Тыгъырыкъны эркинине айланып, Бир къызбайны тогъасына барды, дей, Тогъасланы къыйып-къыйып салды, дей, Ичинден эки тору ат алды, дей, Шолар булан къонакъланы матап, ёлгъа салды, дей.
Атлар булан къонакъларын ёллагъан сонг, Къайтып гелген шол Айгъази уьюне. Савутларын илген алай чююне. Айгъази бир ойлай туруп, олтургъан, Тындырыкълы бар савутун толтургъан. Тюш болгъанча бал аякъдан бал ичген, Тюшден сонг алашасын ерлеген, Чюйлерден савутларын сермеген, Оьзенлени боюн тутуп тербеген. — Гьайт, алашам, чабар еринг майдандыр, Алашаны ат болмагъы тайдандыр, Бавтогъайны сокъмакълары къайдандыр?
Сюйрем-сюйрем гогаманны гёзю деп, Бавтогъайны сокъмакълары оьзю деп, Бавтогъайны сокъмакълары къайда деп, Сокъмакълагъа мени де алып, гьайда деп, Гьайдап баргъан сокъмакъланы оьзюне. Атын буса къыл кишенден кишенлеп, Барып гирип кёпюр тюпню тюбюне, Ямучусун бюркеп башгъа, чырмалып, Айгъази юхлав болуп, ятды, дей. Аралардан бираз заман гетгенче, Аралардан уьч-дёрт минут оьтгенче, Етип гелген Айгъазини душманы. Айгъазиге ювукъгъа ете туруп, Дёгерек, ананг оьлгюр, биз къулакъ Душманны аргъумагъы тартынгъан. Душманы шулай да айтып сёйлеген:
— Гьайт, эливаш, неге тартын боласан, Тартынлыкъгъа неге башынг саласан?! Гече-гюн юрюй къалгъан Бавтогъай, Шунда чы бир юз минг асгер ёкъ бугъай, Бу ерлерде юз минг асгер болса да, Ондан чы мени жаным тартынмай! Эрнине эр мыйыгъы битмеген. Къаркъарасы эр санына гирмеген Шу ерлерде Айгъази де ёкъ бугъай. Айгъази шу ерлерде болса да, Ондан чы мени жаным тартынмай! Болса да, тасмалардай тилермен, Ятып, къара къанларын ичермен!
Шону айтып шо душманы битгенче, Айгъази, эки тартып, урду, дей, Шёшгелеме бир уьстюне барды, дей: — Гьайт, душманым, гьар ерлерде мен болман! Гьайт, душманым, гьар ерлерде табулман! — Вёре, Айгъази, дагъы да урма ярамас — Осал эркек душманына къарамас! Магъа бир болагъаны болгъандыр, Къаркъарамны къыблалагъа бурсана, Кёкюрекден, дувлап, жанлар чыкъгъынча Башлыгъымда ясын охуй турсана; Кёкюрекден, дувлап, жанлар чыкъгъан сонг, Алмалардай гесип, башым алсана, Эрним тешип, къанжыгъанга такъсана, Абайынга савгъат этип бакъсана.
Къаркъарасын къыблалагъа бурду, дей, Кёкюрекден, дувлап, жанлар чыкъгъынча Башлыгъында ясын охуй турду, дей; Кёкюрекден, дувлап, жанлар чыкъгъан сонг, Алмалардай гесип, башын алды, дей, Эрнин тешип, къанжыгъагъа такъды, дей, Абайына савгъат этип бакъды, дей. — Гьайт, алашам, чабар еринг майдандыр, Алашаны ат болмагъы тайдандыр, Къызбай бийни къапулары къайдандыр?!
Сюйрем-сюйрем гогаманны гёзю деп, Къызбай бийни къапулары оьзю деп, Къызбай бийни къапулары къайда деп, Шо сокъмакъгъа мени де алып, гьайда деп, Барып етген — къапулары бегилген, Бегилгенни шо Айгъази сюймеген, Айгъази кюстюн болуп, иелген: — Биревлер гиев салма тебине, Мен болмайман шунда гелме эбине!
Айгъази бир аривюне де къычыргъан: — Гьайт, аривюм, сени артынгдан гелгенмен. Сени къызбай бийлер элтгенни билгенмен! Къайда гьали буланы игитлери Бугюн мени къаршы алдыма чыкъмагъа, Къылыч уруп, бир-экисин йыкъмагъа?! Чыкъ чы, аривюм, сени де алып гетейим — Къызбайлагъа этегеним этейим! — Гьай! — деп, чыкъгъан Айгъазини аривю, — Гьайт, Айгъази, жаным сенден къурбан, деп, — Айтмадыммы, сенсиз ерде турман, деп, Гьайт, Айгъази, пурманынгдан чыкъман, деп?!
Къагъып ону атны алдына алды, дей, Ат атылтып, къапусундан чыкъты, дей. — Гьайт, алашам, чабар еринг майдандыр, Алашаны ат болмагъы тайдандыр, Абайымны къапулары къайдандыр?
Сюйрем-сюйрем гоганланы гёзю деп, Абайымны къапулары оьзю деп, Абайымны къапулары къайда деп, Шо къапугъа мени де алып, гьайда деп. Гьайдап барса, къапулары бегилген. Айгъази шулай да айтып, къычыргъан: — Гьайт, абайым, ачылмагъыр къапуланы ачсана. Ягъылмагъыр шам чырагъынг якъсана, Бир бурлугъуп, къанжыгъагъа бакъсана, Гьара, абайым, сагъа душманынгны келлеси. Бугъар къарап, къангъынчагъа йыла чы, Шундан уллу сагъа къыйын гелмесин! Бу да, абайым, болсун, сагъа къуллукъчу, Тёрде олтуруп, бол чу бугъар буйрукъчу!
— Баракалла болсун сени оьзюнге, Гёзюнге басып гийген бёркюнге! Оьзюнг булан тогъа тартгъан эрлени Юрюмеге къоймажакъсан эркине! Авуллагъа, хоншулагъа къарасам, Барысы да «Айгъази!» деп сёйлейлер, Яш игитге айтгъанындан тоймайлар, Тенгиримден тенгсиз оьмюр тилейлер.
⁂
Начало развития героико-исторических песен кумыков, как мы полагаем, относится к XIV-XV вв. С целым рядом особенностей этих песен знакомит нас замечательный памятник кумыкского фольклора — «Йыр об Айгази»✻.
Развитие действия йыра начинается стремительно: к Айгази приезжают «дорогие кунаки отца», и батыр обязан по обычаю исполнить любое их желание. Вскоре друг Айгази приносит две важные вести: через Бавтугай проедет кровник Айгази, и в тот же день шамхал или «трусливые бии» увезут его возлюбленную. Испытания очень трудные, а времени на выполнение их дано слишком мало — один день. В йыре двумя строками, но емко изображены переживания юного героя, его нерешительность и даже растерянность:
Айгази, опечалившись, сел, Печалью кунацкую заполнил.
Юный батыр, у которого «на губах еще не появились мужскиеусы, со рта не сошла желтизна», не может найти выхода из создавшейся ситуации. Остаться с гостями и выполнить долг гостеприимства? Тогда кровник может безнаказанно пройти через Бавтугай, а сам Айгази лишится возлюбленной. Исполнить обычай кровной мести? Тогда как быть с гостями, с любимой? Освободить любимую? А гости, а кровник? Айгази молод и без чьего-либо совета может совершить нечто такое, что неприлично с точки зрения народной этики. А это не менее страшный позор, чем трусость. Сама мысль о трудности подвигов на время как бы отходит на задний план, и на арену выступает совершенно новый для героико-исторических мотив — этический. Это уже новшество в кумыкской эпической поэзии: раньше вопросы этики сами собою разумелись, а здесь они неприкрыто выносятся в центр произведения.
Эпический герой не должен сомневаться, а если и сомневается, не выказывает этого — об этом мы можем только догадываться, это может «читаться» в подтексте. Решительность — вот основная черта героя эпоса. Психологизм, т.е. передача душевных переживаний, сомнений Айгази делает его образ реальным, жизненным: перед нами обычный человек со всеми его слабостями.
В трудную для Айгази минуту на помощь к нему приходит мать.Ее устами изложены нормы поведения кумыкского общества в определенный период его развития. Совет матери считается единственно верным, ибо мать в йырах является как бы народным советчиком и судьей. Она учит сына:
Если говоришь о врагах, они ежедневно найдутся, Если говоришь о красавице, покрасивее ее найдешь. Кунаки остались тебе от отцов — Сперва им услужи.
Итак, первый долг, который встал перед Айгази, — это исполнение обычая куначества. Но в чем он заключается? Цель приезда гостей нам не ясна, но известно, что им нужны кони. Видимо, их у самого Айгази не было, т.к. для кунаков отца он бы их, разумеется, не пожалел. Айгази добывает этих коней угоном. Для объективной оценки этого поступка героя нужен исторический подход: поступок героя переносит нас в эпоху, когда угон скота не считался позором, а, наоборот, должен был подчеркнуть бесстрашие героя. Данный поступок не мог снизить образ героя и потому, что в нем народ усматривал своеобразное выступление неимущего против имущих.
В йыре подчеркивается более сложный характер второго подвига Айгази — его месть. У Бавтугая, где батыр поджидал своего кровника, аргамак безымянного врага Айгази испугался, разгневанный враг Айгази ругает коня, говоря, что в Бавтугае нет стотысячного войска, нет и Айгази, а если б они и были, он (враг) не испугался бы их. Слова громкие, но они в какой-то мере характеризуют силу врага Айгази.Традиционный разговор героя с конем в «Йыре об Айгази» уже окончательно оторвался от тотемистических представлений народа: здесь он необходим как чисто художественный прием, с помощью которого характеризуется Айгази и его кровник. Примечательно, что устами врага сила «безусого» и «желторотого» Айгази ставится рядом со стотысячной армией. И нам уже ясно, что враг Айгази ценит силу и отвагу батыра, считает его своим достойным противником, т.е. перед нами интересный прием характеристики героя устами его врага.
Из боя врагом Айгази выходит победителем. В йыре делается особый упор на благородство батыра. Смертельно раненный кровник просит Айгази не стрелять больше, совершить над ним обряд, который должен совершаться над каждым умирающим правоверным, а потом уже, после его смерти, поступить так, как тогда обычно поступал победитель, т.е. «как яблоко» отрезать ему голову, проколов губу, подвесить эту голову к луке седла и повезти матери «в подарок». Предсмертная просьба должна быть уважена, если даже это просьба врага; исполнение юным Айгази просьбы врага характеризует его как человека благородного, который в порыве мести не кощунствует злорадно, не измывается над подверженным, а четко блюдет нормы этики.
Третий подвиг Айгази должен быть наиболее трудным, но описан он очень коротко: Айгази подъезжает к бийским воротам, вызывает возлюбленную и увозит ее. Таким образом, Айгази фактически не приходится бороться с шамхалом и его людьми. Это можно объяснить по-разному. Во-первых, то, что никто герою не оказал сопротивления, характеризует Айгази как батыра, против которого боятся открыто выйти сами бии и их нукеры. Во-вторых, если бы были описаны бой Айгази с многочисленными врагами и его победа, то было бы нарушено чувство меры, художественный такт: ведь перед нами уже не героический эпос, а героико-историческая песня, «остерегающаяся» чрезмерного гиперболизма, песня с установкой на правдивость повествования.
Конец йыра, в отличие от многих других, благополучный: Айгази возвращается к матери, показывает ей голову кровника, невесту, и мать дает свою (по сути дела — народную) оценку подвигам Айгази.
О многом говорит продиктованная матерью очередность совершения подвигов героем. Гостеприимство — первый долг, и по значению оно ставится на первое место, ибо связано с нормами поведения целого народа и даже народов, выполняется оно в интересах любого члена общества, выходя далеко за пределы интересов сугубо родовых✻. Месть — на втором месте, т.к. она осуществляется в интересах того или иного рода, тухума (т.е. уже). Возврат невесты на третьем и последнем месте, ибо этот поступок личного характера, поступок, совершаемый ради личного счастья. Для воина-аскета, сурового джигита, воспитанного в «спартанском» духе, он действительно и должен был быть на третьем месте. Таким образом, в песне отражен комплекс этических норм народа: нужно дорожить, прежде всего, честью, интересами всего народа; затем — интересами рода, тухума, отца, матери; и наконец интересами сугубо личными.
Теперь обратим внимание на характер подвигов Айгази со стороны их трудности и очередности выполнения. 1. Блюсти обычай гостеприимства — важнее всего, но из подвигов Айгази — это наилегчайший. 2. Убить кровника — важно, но труднее, чем угнать коней. 3. Борьба за жену — дело третьестепенной важности, однако это наиболее трудный из подвигов Айгази. Вернее, он должен был быть и наиболее трудным подвигом: одинокому герою освободить возлюбленную из крепости «валия Дагестана» — дело, несомненно, очень трудное (правда, не описанное по отмеченным выше причинам).
Итак, степень важности поочередно совершаемых подвигов уменьшается, но трудность их, как бы двигаясь встречным потоком, возрастает. Первое соответствует народной этике, второе — эпической традиции все большего усложнения характера подвигов героя.
Таким образом, «Йыр об Айгази» показывает, что в нем еще много черт от эпоса: героический облик Айгази, подчеркивание его молодости, развернутый сюжет, стиль традиционные, хотя и переосмысленные, эпические мотивы (разговор с конем, с матерью), троичность (подвиги Айгази), известная гиперболизация.
Однако, несмотря на значительную эпичность, подвиги Айгази все-таки уже не героико-эпические в собственном смысле слова: они более жизненны. Айгази совершает в принципе обычные для феодальной эпохи поступки: гостеприимство, месть кровнику, возврат невесты. Разумеется, и для их выполнения нужны и сила, и мужество, и отвага, но при всем этом нельзя не видеть, что характер подвигов Айгази основан на новой почве — на трезвом взгляде народа на жизнь и на реальные способности реального батыра. Однако и здесь еще не совсем преодолена эпическая гиперболизация — все три подвига Айгази совершает в один день.
В «Йыре об Айгази» мы впервые встречаемся с фактом, когда в центр ставятся поступки, не характерные для эпоса, т.е. преодолевается известная односторонность героического эпоса. Перед нами распахивается жизнь, эпоха во всей ее широте; здесь мы видим героя во многих сферах деятельности: и в быту, и в совершении подвигов и в семье. «Йыр об Айгази» в известной мере даже полемичен с эпосом, где «решительно у всех народов, имеющих эпос при родовом строе, преобладающее, можно сказать - решающее место занимают рассказы о поисках жены и борьбе за нее»✻. Как мы видели, в «Йыре об Айгази", подобно ряду других кумыкских героико-исторических песен, борьба за невесту демонстративно отодвинута на последний план; на первое же место выдвинулись другие мотивы.
Показательна и следующая особенность произведения: как и во многих других йырах, здесь отец героя отсутствует, а мудрым наставником и судьей его выступает мать. Ставшая стереотипной коллизия «мать-сын» хотя и находила «поддержку» в период создания «Йыра об Айгази» (XVI-XVIII вв.), ибо роль старшей женщины в семье, в обществе и тогда была высока, в своих древнейших истоках, очевидно, восходит к матриархальным институтам. Однако, сохраняясь формально, эта коллизия служит уже возвеличению отца, причем, прежде всего, устами той же матери, находящейся на традиционно высоком поэтическом пьедестале: именно непререкаемым авторитетом матери рекомендуется, прежде всего, по достоинству принять гостей, и это не только потому, что они кунаки, а кунаки, оставшиеся от отца; затем — совершить акт справедливого возмездия, и опять подчеркнуто - отомстить за кровь отца. И не случайно, видимо, то, что этот йыр — одна из наиболее ранних песен, начинающихся со слов «Льву подобным рожденный сын отцов» (»Аталаны арслан тувгъан уланы») — формулы, затем ставшей «общим местом» эпических песен кумыков. Таким образом, весь пафос йыра обращен к защите авторитета отца, характерного уже для патриархального общества, в то время, как в героическом эпосе отец или осуждался (см. «Йыр о Минкюллю»), или вступал в бой с сыном (международный сюжет), или он просто не фигурировал в произведении. Заметим, что традиционное отсутствие отца в «схеме» героико-исторических йыров здесь по-своему детерминировано, — он убит, потому и не фигурирует в песне. Но это реалистическое обоснование осуществлено использованием другого архаичного мотива — мести за отца.
Итак, «Йыр об Айгази» представляет новый этап развития героико-исторической поэзии. Не порвав с традициями героического эпоса, этот йыр, вместе с тем, отразил те колоссальные изменения, которые произошли в художественном мышлении народа.
Примечания:
✻: Известно более 10 вариантов. Опубл.: на кум. яз.: Къумукъланы йыр хазнасы. — С. 66-68; Дослукъ. Къумукъланы йыр хазнасы. — С. 31-33; Къумукъланы йырлары. — С. 107-114; на русск. яз.: Антология дагестанской поэзии. — С. 134-137.
✻: Как отмечает Г. Дзагуров, «гостеприимство в глазах горцев было священным. В то же время оно носило правовой характер, было среди горцев институтом международного права, делающим возможным общение одного народа с другим. (Дзагуров Г. А. Предислоние. // Осетинские (дигорские) народные изречения. — М. 1980. — С. 6).
✻: Пропп В. Я. Русский героический эпос. — М., 1958. С. 41.
Источник: А.М. Аджиев. «Устное народное творчество кумыков", Махачкала, 2005, с. 83-88.